Зимнее море

  Всякий раз, укладывая чемодан для моря, я знала, что всё хорошо, но самое моё заветное желание не исполнится и на этот раз: свободная стихия мне не грозит, пустынные берег тем более, а дикий горизонт и подавно.
   Никакого наедине не получится. Ведь не вытряхнешь из окружающего пространства, как песок из сандалий, шумную пивную компанию, несущую в мир окурки, мусор и некрасивый родной язык. Справа и слева кричат на детей, не пускают, стращают, приказывают - семейный отдых явление чрезвычайно сложное, не до конца изученное. А как хочется вырезать из своей короткой морской жизни навеки загорелого зазывалу, фотографа с обезьяной и попугаем, разносчицу жареных пирожков...
   Море тяжело бьётся в клетке, глухо перекатывается, тянет на себе человеческие массы, людские глыбы. Изнемогает, как египетские рабы на строительстве пирамиды.
   В самый первый день заходишь по колено медленно, ощупывая ногами дно, ощупывая соскучившейся душой небо и горизонт. А вокруг блеск, плеск, визг и крики; и вот уже вынырнула прямо по курсу, возникла из пучины, из пены морской, таращась на белый свет и отплёвываясь, незнакомая отдыхающая голова, облепленная гладкими тёмными волосами. Это я знаю, это она напоследок резвится в волнах.
                      Попробовав мягкою лапкой прибой,
                      Он вздрогнул и мысленно выдохнул: "Ой!"
                      Сентябрьские ночи теплы не всегда,
                      А значит, вода...
                      Но вот уже в пене стоит по колени.
                      Ещё через миг, не смущаясь нимало,
                      Он входит по пояс в солёных полбалла,
                      Потом очень плавно (осталось чуть-чуть)
                      В прозрачную влагу заходит по грудь.
                      Он сладко взволнован, он каплю встревожен,
                      Он чувствует море гусиною кожей.
                      И брассом, и кролем - в волну головой.
                      Он завтра уедет домой.
   Но это всё усмешки, комедия, низкий стиль. А на самом деле, пакуя чемодан, я всегда мечтаю о море зимнем, в которое не тянет даже по колено, которого никогда не видела. А хочется. Поэтому сама себе придумала картинку.
                      Над свинцовым клубится белое,
                      Вдоль по берегу - загорелое,
                      Через час - слегка посинелое.
                      А через два видно едва -
                      Цепь следов убегает в даль,
                      Строчкой, через морской февраль,
                      В никуда и, похоже, навечно.
                      Такое вот странное нечто.

   Как будто мне не хватает холода, промозглости, студёного ветра и желания закутаться во всё подряд в родном краю.
   Но не их я ищу, а грозного и успокоительного равнодушия, пейзажа на все времена - такой был тысячи лет назад, таким и останется после всех высоких сезонов, после всех семей и одиночеств.
   И чтобы рядом переливалось без конца и края огромное Всё Равно, без примеси человека. И в какой-то миг покажется, что открылось, что сейчас придёт в твою единственно возможную голову единственно возможная, самая главная мысль на свете. И отыщется клад заветный на самом дне.
   Но ничего подобного не происходит. Только ветер один, и холод, и простор, и пустота. И тебя просто случайно вынесло на берег - такого единственно возможного, такого неотличимого от всех других камней. Как бутылку с тонущего корабля, с запиской внутри, начертанной кем-то неизвестным: "Куда ж нам плыть?"
   На поиски. Куда же ещё?
                          Пока тебя не было, камни не изменились.
                          Выраженье лица у моря безвременно и бесстрастно.
                          На ногах оседает немного белёсой пыли,
                          И закатное солнце недолго пробудет красным.
                          Потому что пора - к беспокойным и чистым душам,
                          И к нездешним людям, влюблённым в лазурь прибоя,
                          У которых сердце волнами бежит на сушу
                          И, спеша обратно, любого берёт с собою.