Ещё немного хватания

   Не хотелось бы хватать моих читателей за полу и душить любимой трагедией в углу. Но что же делать, если невозможно не показать подарочное пополнение моей пушкинской библиотеки - книги преимущественно особенные, каких на Лабиринте не закажешь и в знакомых книжных магазинах не купишь.
   Поэтому буду ещё немного хватать. Прежде всего, конечно, "Медным всадником" и "Пиковой дамой" под одной обложкой, с восхитительными иллюстрациями А. Бенуа, раз и навсегда признанными лучшими. Они лучшие и есть - и сто лет назад, и теперь.

   Таинственные, удивительно созвучные и с пушкинскими строчками, которые все на свете знают, и со стихотворением Нонны Слепаковой, сильным и страстным, которое я рада была однажды узнать.
                               Понимаю – несчастный безумец
                               Что-то вякнул кумиру в сердцах –
                               И спасается, преобразуясь
                               В раскоряченный, сплюснутый страх.

                               Но зачем триумфатор надменный
                               Так спешит затоптать червяка,
                               Что скакун задыхается медный,
                               Тяжело раздувая бока?

                               Знать, какое-то общее лихо
                               Приковало железным кольцом
                               К драной пятке бегущего психа
                               Царский взгляд под лавровым венцом.

                               Знать, бессилье – всесилию ровня:
                               Так и сводят друг друга с ума.
                               Бег постыдный, постыдная ловля.
                               Хорошо хоть – ненастье и тьма.
  Знать бессилье всесилию ровня... И как бы найти себя на этой шкале?

Мой дорогой Балда

   Второе, что мне, не сговариваясь, подарили в упаковке, оказалось маленькой композицией из белого шлифованного камня с выгравированным в незаметном месте названием: "Поп и работник №33". Видимо, неизвестный мастер посчитал неделикатным, не совсем приличным и удобным называть вещи своими именами. Ведь кто такой Балда?
   Несмотря на гений Пушкина, Балда для нас как-то не очень. Никто не хотел бы жить с таким именем, или чтобы такое имя рядом жило, в одной квартире - не имеет значения.
   Всё было живо в белой моей композиции: и сложенные для первого, по всей видимости, щелбана пальцы работника, одеждой похожего на Емелю, а лицом - на охотника малых северных народностей. И блестящий лоб простёртого вперёд, обречённого попа, и лопата его бороды, не теряющая всё же призрачной надежды...
   По сказке Пушкина про попа и работника его был в моём детстве прекрасный мультфильм, с игрой на деревянных ложках. Я помню, как смотрела его утром в тот день, когда в детском саду прорвало трубу, и можно было никуда не спешить - редкое, редчайшее чувство моего детства. Уже совсем собраться, с усилием натянуть непослушные и ненавистные серые колготки, не забыть, уходя, выключить сердце, и вдруг - всё отменяется, и невозможно поверить счастью. И сердце опять стучит в полную силу. Чёрное окно, уют мерцающего телевизора, маленькие домашние тапки, и так будет всегда. Ну, пожалуйста, всегда! И уже знаешь, что так не будет, что прорванная труба уже штопается чужими умелыми руками для нашего же блага. В шесть лет это все знают.
   Почему-то запомнился именно этот мультфильм про попа и Балду, именно в это счастливое зимнее утро. Хоть показывать его могли очень часто, он правильный был: в нём поп-мироед был наказан трудящимся Балдой, которого рисовали везде курносым, могучим, с широким, хитрым, но не очень умным лицом и клочьями соломенных волос. Свойский такой Балда. Но не мой идеал.

Получить в упаковке. Начало

   В фильме "Давайте потанцуем" миссис Кларк спрашивает своего дорогого мистера Кларка, что бы такое он желал получить в упаковке на день рождения. Предлагает назвать вещь.

   А мистер Кларк затрудняется. Ничего ему не надо в упаковке, у него уже всё есть. И очень я хорошо понимаю мистера Кларка. Что такое может обрадовать в день, который никакой на самом деле не праздник, а неизбежное календарное событие, которое как случилось у меня однажды в конце февраля, так теперь и на всю жизнь? Нет, я люблю конец февраля, только всё упакованное я уже получила. 

   Неужели всё? Ведь мистер Кларк понял потом. Так неужели я хуже мистера Кларка? У него свой танец, а у меня - свой.

 - Тема была изначально предопределена, - сказала дочка, вручая мне картон с фирменным знаком в углу.

   И знакомые бакенбарды бросились мне в глаза лучезарно и светло. И странные поплыли мне рыбы. Хочу такое всегда, в упаковке и без! Как будто давайте потанцуем. Это просто кончается очередной февраль, но не танец. Нет, не танец. Не тема, которая предопределена.

Ноль

   Небо не придавило, а сдвинулось в сторону, будто крышка кастрюли. Зима уменьшила ледяной свой огонь, чтобы люди как следует приготовились и не сбежали. Теперь можно помешивать равномерно, сыпать последний свежий снег по вкусу.
   Теперь около нуля. И встреченный на улице кот в красно-белом напоминает не давно прошедший праздник (а был ли праздник?), а предупредительную ленточку-шлагбаум поперёк удобной и короткой дороги: не ходить. Глухой, утробный звук падающих с крыши снежных глыб сотрясает чётную сторону, на которой я живу. И нужно будет временно перейти, думая о том, какой вид на город должен открыться сверху работящим мужчинам в ярких жилетах. Но они тот вид не видят и бабахают что есть мочи но чётной стороне улицы, по родине моей. А до нечётного Тридесятого государства они ещё доберутся.
   Только в эти поздние февральские дни выходят две девушки на угол покурить: одна в шубе, другая в футболке. Ведь что такое ноль? Зависит от того, с какой стороны на него смотреть. И каждая права по-своему.

Котик казанский

   Ещё Виссарион Белинский неистовствовал двести лет назад по поводу того, что людские массы не желают читать классику, предпочитают лубок. Сюжеты красочные, незамысловатые, а временами и драматические, как сочинения графа Хвостова:
                                  Мужик представлен на картине,
                                  Благодаря дубине,
                                  Он льва огромного терзал...
  Были тут и похождения Аники-воина, и будни продавца патоки с имбирём: то Касьян у него купит, то Демьян, а патока не кончается, как молочные реки в кисельных берегах. Немножко реклама, немножко сказка. Как после такого не купить себе к чаю фунта полтора? Если даже Касьян...
   Были тут и нравоучения на доступном уровне: некто захотел похитить тёмной ночью в одном дворе рогатую корову, и поступок этот очень нехорош. Всякий некто будет разоблачён и сурово наказан.
   Своим внешним видом лубок напоминает страницу из детской книжки: большой яркий рисунок и немножко текста. А ещё он напоминает пост в социальных сетях: лайкнуть и поделиться. Уж котиком поделиться непременно. Оказывается, и тогда были котики, и есть, и будут всегда.
   Про лубочного котика есть отдельная история, которая, как правило, печатается в сокращении, чтобы не смущать взор и слух читателей простодушными и простонародными оборотами. В музее полный вариант вешать нельзя: взрослые люди, а начнут смеяться как маленькие до включения сигнализации, встревоженная смотрительница преклонных лет выглянет из соседнего зала: ах, это снова котик! Кот казанский, а ум астраханский, разум сибирский. Не могу понять, почему сам такой, а ум отдельный? Но за сибирский разум спасибо старым мастерам. Если, конечно, это не шутка.

Милый фри

 

  - Мы дошли до самых низов, - сказала моя подруга Лена. - Здравствуй, дно.
И я полностью с ней согласилась.
   Мы расположились на дне так, чтобы в окно был виден сквер в снегу. Те полтора часа, пока дети заняты в шахматной школе, можно и нужно проводить с пользой. Например, гулять на свежем воздухе, поддерживать хорошее настроение, давать деликатную нагрузку сердцу и другим мышцам организма... Плюсов много.
   Но гулять полтора часа зимой совершенно не хочется. Извини, цвет лица, за то, что не даю тебе улучшиться. Прости, товарищ сердце, за то, что мы идём сидеть в какое-нибудь уютное, приличное место. Пить из большой белой кружки кофе с пеной, хоть я кофе вообще-то не пью.  Но если пена пышна и с рисунком, то можно - есть её длинной серебристой ложкой, смотреть сверху на спящие индевелые деревья, на небо, бледное, как зимнее лицо.
   Есть при этом горячий какой-нибудь пирожок, дыша собственными духами и сахарными пудровыми туманами. С яблоками и корицей, с тягучим и нежным сливочным сыром. И Лена напротив, как зеркало, ест такой же точно пирог и такую же пену.
   Хорошо. Гораздо лучше, чем гулять по воздуху с пользой для здоровья. Дверная ручка приличного заведения со стороны улицы будет аккуратно мохнатая и бурая, как медвежья лапа - чтобы посетителю было приятно взяться голой рукой и не обжечься ледяным металлом. Всё для человека.
Но бывают дни, когда человеку невыносимо хочется фри. Милый фри! Большая порция.
   Получить её можно немедленно в быстром питании с пластмассовыми столиками, с одноразовыми палочками для размешивания сахара, с кучкой школьников в углу, с прыгающим по полу залётным воробьём, которому хочется бросить одну фри с барского плеча, только он не будет, я знаю. Он просто так прыгает, для настроения.

Один день без Пушкина

   Если бы на дворе шёл не две тысячи девятнадцатый год, а тысяча восемьсот тридцать седьмой, у нас сегодня был бы один день без Пушкина. И чистовик Лермонтова был ещё не школьной классикой наизусть, он бы горячий был, и написан живым. И многие живы из тех.
   Один день без Пушкина неумолимо клонился бы к немому и мрачному вечеру, переходил во второй день, и в третий... В вечность, в такую жизнь, когда без Пушкина  и дня прожить невозможно; и век на дворе вовсе не имеет значения.
   В мультфильме про Чиполлино Игорян увидел фонтан с золотыми рыбками.
 - Это рыбки просто как вид золотые или настоящие? - спросил Игорян. - Я имею ввиду про желание, как у Пушкина?
   Нет, эти все не исполняют, это просто вид. А настоящая золотая только у Пушкина. Ты бы что себе пожелал, Игорян?
 - Ничего, - ответил Игорян, готовясь уснуть. - Меня ничем невозможно удивить, потому что я уже полностью знаю, что такое жизнь.
   Везёт, мне бы так. Но даже и тогда я и дня не смогла прожить без Пушкина. Видела бы его во всех хороших стихах мира. У Марины Бородицкой слышала бы его.
                                         Двенадцатилистовая тетрадь
                                         Ещё лишь начата, и всё возможно:
                                         Случится ли страничку измарать –
                                         Ты скрепы отгибаешь осторожно,
                                         И грязь – долой. Затем листок двойной
                                         Вставляешь из тетрадки запасной
                                         И пишешь вновь. Учитель не заметит.
                                         Ай, молодец! Тебе пятёрка светит.

                                         И так – до середины. А уж там –
                                         Всё набело, и строгий счёт листам.
   Только Пушкину сразу пришлось на чистовик, сразу лучшее, главное, всё. Без грязи и отогнутых скрепок, по самому строгому счёту. У него не было второй половины жизни. Был только один день без него, переходящий в вечность, в настоящую золотую рыбку, в сразу и навсегда исполненное единственное желание.

"Мурзилка" ответил

   Мне ответил "Мурзилка". Не могу окончательно в это поверить, но он действительно ответил. "Мы свяжемся с вами, - написал "Мурзилка", - для оформления договора и выплаты гонорара". Ущипните меня покрепче.
   В конце декабря с духом я наконец собралась и решила несколько стихотворений отправить. Для начала в журнал. Кроме "Мурзилки", я других журналов для младших школьников не знаю, поэтому сразу туда и отправила, не имея литературного имени и внушительного послужного списка. Имея только стихи.
   Чтобы уж совсем стало страшно, для пущего трепета, я открыла список авторов, которые печатались в "Мурзилке" в разные годы его существования. А потом нажала кнопку "Отправить письмо".
   И "Мурзилка" мне ответил! Значит, я правильным делом занимаюсь в жизни. Значит, я не зря занимаюсь.

Кожура и жалость

   Такая студёная и зимняя стоит у нас пора, такой сильный частоколом встал и стоит мороз, что я бы на месте поэта Некрасова из лесу не выходила и крестьянских детей разговорами не отвлекала. Поэзия в такие дни замерзает на лету и сама падает под ноги.
 - Видела я сегодня на дороге банановую кожуру, - сказала моя дочь. - Совсем застыла, как будто её полили жидким азотом. И мне почему-то стало её так жалко...
   В городе, полном стылых людей и таких же голубей, почему бы и не пожалеть банановую кожуру, брошенную кем-то на дороге?
 - Ты представляешь, как выглядит вещь, политая жидким азотом? - с банановой печалью сказала моя необычная дочь.
   Я, наверное, представляю. Я помню, как во второй части про терминатора грозная и усовершенствованная модель уже совсем настигала беглецов, и тут устаревшая модель-Шварценеггер метко и небрежно выстрелил из большого ружья. Из грузовой машины повалила дымящаяся жидкость электрического цвета, и усовершенствованный застыл на глазах, как сосулька.
   Вот тут и бежать бы без оглядки, не теряя секунды, но не таков терминатор, даже устаревший; и зрители ждут спецэффекта. "Hasta la vista, baby" - говорит он без эмоций и вторым метким выстрелом разносит застывшего преследователя на миллиард осколков. И пошли клочки по закоулочкам.
   И снова не бежит, не спасает важного для человечества мальчика. Они оба стоят и заворожённо смотрят, как тают мельчайшие осколки, как собираются в лужи, готовые опять превратиться в грозного и усовершенствованного. Ждут до последней минуты, на грани. Но их можно понять, ведь на самом деле завораживает.

Бумажные куклы

   Известно, что Александр Дюма в процессе работы над очередной книгой делал бумажных кукол с именами героев, из опасения запутаться и допустить досадный промах где-нибудь на шестьсот девяносто восьмой странице - когда маркиз приходит на дуэль, живёхонький, а его уже, оказывается, отравили триста страниц тому назад. Опытному писателю такое недопустимо, а редактор тоже человек. И плодовитый Дюма-отец придумал выход: убивая в тексте очередного героя, он мял и уничтожал соответствующую бумажную куклу, и всё у него было чётко. Умерла так умерла.
   "Вот так прославленный Дюма!" - думала я неодобрительно в отрочестве и юности. У меня в то время было две общих, густо исписанных тетради плохих стихов и килограмма два-три чудовищной прозы. Всё глубоко выстраданное, хранимое памятью в мельчайших подробностях. Никак иначе и быть не может, и не должно, и это моё окончательное мнение, на всю жизнь!
   А теперь мне бы и самой не помешало мять и выбрасывать. Сколько раз, глядя в название давнего рассказа, я не могла вспомнить, о чём он. Сколько раз, приступая к новому, боялась воскресить отравленного маркиза, не узнавала саму себя. Александр Дюма придумал очень удобный для работы метод, душевные порывы тоже нуждаются в систематизации. Но мне нужно изобрести что-то другое, для меня бумажная кукла - персонаж, который уничтожить нельзя.
   Мои руки до сих пор помнят, как трудно вырезать шаблон, наклеенный для крепости на картон, так, чтобы получилось аккуратно. Как надевается бумажная шапочка на бумажную голову, как держится она на двух специально загнутых внутрь цеплялках. Набор "Одень Машу" был подарком желанным и очень ценным. Машу брали друг у друга, чтобы перевести  по контуру, и платья Маши брали, и красивое осеннее пальто, и весёлые брючки. Одевали свою Машу с упоением.

Под копирку

  За идею этого рассказа выражаю благодарность Татьяне Николаевне Дубровской, так удачно упомянувшей в своём комментарии о важной детали детства многих...

   Современные дети кое-что потеряли, так и не успев обрести. Они не знают, что такое копировальная бумага, попросту - копирка. Нипочём не догадаются они без помощи взрослых, как пользоваться этим странным артефактом, если он вдруг случайно попадёт в руки. Копировать? А зачем? Сканер же есть. Кнопка "поделиться" в телефоне и компьютере есть.
Может, кто-то один пытливый и найдётся, спросит: как это действует? куда прикладывать? Ух ты! Прикольно! А только зачем? Сканер же есть.
   Да, весь мир сейчас копирует иначе - мгновенно и с высшим качеством. Но есть особый архив памяти, который тщательно обводим по контуру, не пропуская мелких деталей. Который случайно сдвинешь неловким движением - и всё пропало. Но им-то как раз и хочется поделиться с друзьями. Не в компьютере кнопку нажать, а в душе; где-то очень глубоко, очень далеко и очень высоко. Но если подставить стул, то можно и дотянуться.
   Итак, копирка. В мире взрослых она была необходима для размножения Важных Документов, в двух или трёх экземплярах. И мне всегда удивительно было смотреть в кино, как ловко и быстро успевает машинистка печатать вслед за своим диктующим. Он просто говорит, а она успевает, и даже со всеми положенными запятыми. И щёлкают уютно клавиши, скрипуче катается туда-сюда неутомимая каретка.
   Машинистка делала работу и далеко не всегда подозревала, что диктующий может быть велик, а символы, которые она отстучала в трёх экземплярах, однажды поразят весь мир. Но и простых важных документов хватало. Тогда много всего печатали. И очень часто копировальная бумага была густого фиолетового, чернильного цвета. Это самая первая, самая ранняя из всех известных мне копировальных бумаг.