Глеб Ромашкин и рубашки

   Один человек из моей реальной жизни распределил свои рубашки между днями недели и на работу ходил строго: в понедельник - в белой; во вторник - в голубой; в среду - в голубой, но другой; в четверг - в голубой третьей... Правило соблюдалось неукоснительно. В воскресенье он все рубашки последовательно гладил, а потом всю неделю ходил.
   Мне показалось, что из этого может получиться неплохой сюжет. Но для взрослых из него ничего особенного не выжмешь: все ходят на работу, у всех рубашки. Ну и что?
   А так получилось, что Игорян - тогда ещё дошкольник - тоже обладал несколькими рубашками. Как-то они были тогда его стилем. Была у Игоряна рубашка в горошек, очень милая. И обязательно в клетку, и джинсовая. Даже была чёрная в мелкую звёздочку. Полный гардероб готовых прототипов.
   Я совместила одно с другим и придумала Глеба Ромашкина, который каждый день ходит в свой детский сад в определённой рубашке. Опять же и практическая польза налицо: с помощью этих историй можно легко выучить дни недели всем, кто не знает. Или не помнит.
Всё это не совсем обычно для меня, но очень уж привлекла рубашечная идея.
   Но совсем без картинок такое не опубликуешь, и долго Ромашкин мой Глеб лежал без пользы и без читателей. Пока моя дочь не нашла время в своём очень плотном графике.
"Только ты не рисуй мне леденцового пупсика-добрячка", - пожелала я.
"Не волнуйся, - ответила моя дочь. - Это не мой стиль. А медведь такой пойдёт?"
   Медведь пошёл. И сегодня у меня большое событие, подкреплённое недавно посетившей меня мыслью о том, что всё написанное надо публиковать. Поэтому я публикую сегодня Глеба Ромашкина со всеми его рубашками, надеясь на пользу и на читателей.

Продвинулись

   В магазине "Пятёрочка" продавали личи, по 199 руб. 99 коп. за килограмм. Мне это нравится. Сразу видно, что копейка бережёт рубль.
   А я когда- то ела йогурт "ананас-личи". Но не поняла, кто именно в нём личи, а кто ананас. Ещё были вкусы "персик-маракуйя" и "апельсин-манго", из той же оперы. Но живых личи раньше видеть не приходилось.
   Оказалось, ничего особенного: маленькие как будто шишки цвета утренней зари или цветущей сакуры. Любопытно, но не настолько, чтобы платить 199 руб. 99 коп.
   Конечно, личи никто не брал. Но сам их факт говорил о многом.
В книге Кира Булычёва "Сто лет тому вперёд" мальчика Колю угостили в 2082 году мангодыней. "Видишь, - говорит Коле мальчик из будущего, - как легко отделяется косточка, не то что у настоящего манго". "Знаю, - кивает Коля, - там пока косточку достанешь, все пальцы соком перемажешь". А потом ест и не может понять, совсем как я: кто здесь дыня, а кто манго. Но вкусно. Вкусно и ладно.
   И где же это Коля в своём родном 1982, пусть даже в Москве, мог видеть манго? Разве что во сне, после просмотра передачи "Клуб кинопутешественников". Или в учебнике ботаники для пятого класса. Там действительно манго был нарисован очень красочно и так в разрезе аппетитно, что его хотелось попробовать ужасно и безнадёжно.
   Через много лет моё желание исполнилось, и, конечно, я была разочарована. Манго оказался странным, каким-то даже химическим на вкус, с действительно огромной неудобной косточкой. На один раз. И скорей обратно к яблокам.
А про Колю - это всё фантастика, разумеется.
   Но вот и в нашей "Пятёрочке" лежат свободно и никому не нужны личи акварельного цвета.  Личи, манго, маракуйя - какая разница? Лежат. А лет прошло...десять, двадцать, тридцать... Прошло тридцать восемь лет. Треть пути и ещё немного.
   Представляете, как мы продвинулись в сторону будущего? И это не считая интернета со смартфонами...

Нарочно не придумаешь

   Иногда я жалею, что нет больше на свете журнала "Крокодил", и некуда отправить.
Мой папа выписывал "Крокодила" - яркого, жёсткого, очень зубастого. "Крокодила" во все годы делали такие же яркие, зубастые, очень талантливые мужчины, и его энергетика, конечно, не могла привлечь меня в детстве.
   Кроме рубрики "Нарочно не придумаешь". Со всей страны присылали в эту рубрику люди курьёзы и нелепости нашей жизни - начиная с вывесок и ценников, заканчивая выписками из милицейских протоколов. Здесь были объяснительные записки, жалобы, объявления, цитаты из телепередач и публичных выступлений, стишки из районных газет... Всё, что не придумаешь нарочно.
   Это было нечто подлинное, живое, смешное по-настоящему. Абсолютно непосредственное и потому бесценное.
"Держите деньги - улетают!" (Объявление на железнодорожной кассе).
"Прошу разобраться в хулиганском поступке моего соседа Б. М. и строго наказать. У меня пропали гуси - 20шт. Он написал письмо в радиоузел и попросил, чтобы исполнили якобы любимую мою песню "Ой вы гуси, до свиданья..." После этого надо мной все стали смеяться".
"Принят на работу в должности мешкотряса первого разряда" (Запись в трудовой книжке).
"Изъято сердце на цепи, на сердце видны следы зубов" (Из протокола обследования медальона).
"Я не был на работе 25 дней ввиду того, что купил в городе Новошахтинске корову, а в автобус до Зверева меня с ней не пустили, и мне пришлось вести её пешком."
"16 мая состоится педсовет на тему: "Ликвидация проблесков знаний у учащихся. Явка всех учителей обязательна."
И - самое поразительное, загадочное, врезавшееся навсегда в мою память: "Зоопарку требуется слонопротирщик задней части"...
   Рубрика "Нарочно не придумаешь" научила раз и навсегда: смешное рядом, нелепое повсюду. Да хоть бы и в книжном магазине. Я редко хожу в книжный покупать, больше думать, смотреть. Сейчас в книжных много всего, кроме посетителей. И хоть Фрейда сейчас принято в основном ругать, человеческое подсознание никто ещё не отменял.

Булычёв и фонарик

   На зимних каникулах почти каждое утро, в семь тёмных, непробудных часов, Игорян приходил одолевать вопросами.
 - Мама! Почему в книге напечатано не "пёс", а "пес"?!
 - Видишь ли, Игорян, - бормотала я, не выходя из подсознания, - слова с буквой Ё печатаются в книгах для самых маленьких, которые только учатся читать. А читатели со стажем поймут без точек, что "пес" - это "пёс".
   Про стаж это я так сказала, для мотивации. Как и многие (почти все) современные дети, мой сын отнюдь не заядлый читатель. Когда мама Игорянова одноклассника рассказывала, как настигает своего мальчика под одеялом с фонариком за чтением очередной книги, и как домашняя библиотека вся давно перечитана, собравшийся рядом кружок родителей внимал почтительно и удивлённо. Примерно так слушали когда-то рассказы бывалых путешественников - о людях с пёсьими головами да про морского чёрта с рыбьим хвостом. Диковинка! Чего только на свете не бывает!
   Игорян отнюдь не с фонариком. Слушать он готов всегда, но это другое. Когда-то нужно начинать и самому. И я давно поняла, что личный пример читающих родителей, и разговоры, и дом, наполненный книгами, и остановка чтения на самом интересном месте, увы, ничего не гарантируют. А хочется ведь, чтобы ребёнок был - пусть не с фонариком, я с фонариком сама никогда не была - но чтобы, кроме календаря осьмого года, в иные книги глядел по собственному желанию, и не время от времени.
   Почему хочется? Потому что дети сейчас пошли очень умные, но им не хватает пищи для размышлений. Всё мелькает, толпится, кружится, наскакивает одно на другое, проматывается - скорей, скорей! Пролетает сквозь мозг и душу в непереваренном виде.
   В языковой школе, которую посещает Игорян, мальчик-первоклассник, увидев на стене фотографию, спросил у мамы: "А почему здесь не показано, сколько лайков?"

Та штука, для головы

   Эта вещь относится в моём доме к категории странных. Откуда она взялась - неизвестно. Получить такое в упаковке я точно не могла. Но факт есть и вещь есть.
   Официально и скучно она, должно быть, называется "массажёр для головы", и форму эту открыл однажды учёный человек - психолог, физиолог и менеджер крупного звена. На себе однако испытать не смог - знал, что почему-то не будет того эффекта. Позвал детей, позвал жену, позвал кошку с собакой. По очереди каждому проволочной лапой изобретения массажировал голову, а потом бросался к компьютеру и стучал на клавиатуре выводы: кошка с собакой испугались лапы над головой и убежали, а домочадцы все до единого были в восторге и мурашках, стояли в очереди за второй и третьей порцией. Эврика! Внедрить в массы.
   Я называю эту вещь просто: та штука, для головы. Ведь голова - очень нервная наша часть, очень чувствительная, она требует заботы и внимания. По форме штука напоминает кулинарный венчик для взбивания; а если забыть её на голове, то человек станет похож на персонажа из фильма "Кин-дза-дза" эцилопа. Ручка штуки будет похожа на антенну, по которой прямо из космоса, прямо с других планет потечёт в мозг важная и свежая информация.
   И голова перестаёт быть нервной, она постепенно становится светлой, лёгкой и очень-очень вместительной.
   Смешная штука. Не знаю, откуда она у меня появилась. И все, у кого есть в точности такая же, не знают. Нужная, говорят, вещь. До мурашек. Ведь головы у всех пошли чересчур нервные, а хочется лёгких, светлых и  вместительных очень-очень.

Правила икры

   С икрой у меня всегда было строго по правилам. Её первое появление в моей жизни - тогда шести- или семилетней - было красочным и праздничным. И был день, и был солнечный свет сквозь стекло балконной двери, сквозь белый тюль. И весь он концентрировался на стеклянной (если не сказать хрустальной) тарелочке, наполненной не слишком, но всё-таки весомо пронзительно оранжевой пищей. Мелкими шарами, в каждом из которых отражалось солнце.
   Смотреть на эти шарики в стекле (если не сказать хрустале), под этим солнцем, в этот день было очень радостно и очень приятно. И один из сидящих за столом гостей золочёной чайной ложкой из набора, подаренного моим родителям в день свадьбы, спокойно эти шарики зачерпывал и ел - с видимым удовольствием проглатывал их вместе с солнцем.
   Это было чудесно. Настолько, что я тоже зачерпнула ложкой один хорошенький оранжевый шарик...
   Фу! Гадость! Взрослые в очередной раз не оправдали надежд (если не сказать обманули). Спасибо, я больше не претендую на вашу малую, круглую, неизвестно где добытую и очень противную еду.
Таковы правила.
   Где, в какой момент совершается в нашей жизни таинственный переход от икорной ненависти к икорной - не любви даже, страсти? С полностью потерянной волей, когда всё понимаешь головой, но контроль над чувствами потерян: бутерброд, ещё бутерброд.

Главная соль

   Почему бы и нет? Чем не подарок? Может быть, даже один из лучших. Я получила пузатую банку с маленькими как на подбор, но не "черри", а полноценными и живыми помидорами в своём соку. А вторую банку продолговатую - с помидорным зимним салатом, похожим на музейный экспонат. Собрано в таком-то году, в заповедной дачной зоне под Новосибирском, где в горной речке обитает форель, и местный дедушка ловит её прямо на крючок, чтобы потом его бабушка сварила уху. Где живёт редкая рыба подкаменщик обыкновенный.
Вдруг и помидоры оттуда заповедные? Значит, есть немедленно!
   О, соленья! Зимние спутники моего детства - как санки и коньки. Настоящие, а не как сейчас: один ленивый огурец в месяц да случайный помидор в гостях. А больше и не нужно.
   Тогда каждая принесённая из подвала банка становилась на краткий миг членом семьи. Открывалась, как дверца в каморке папы Карло: хрустят ли? не пересолили?
   Огурцы, конечно, предпочитались. Какой ребёнок будет есть мягкие и вялые, капающие невпопад соком помидоры? Это только если совсем нет огурцов, но так никогда не бывало.
   Огурцы были главной солью, главным зимним смыслом. Никакая картошка не мыслилась без них - сама горячая, огурец прохладный. Наши непереводимые, заповедные огурцы. А теперь уже с полным правом и в полную силу - помидоры.
                           Скрипя о банку боками,
                           Явился, хрустящ и свеж.
                           Садитесь, укропный, с нами.
                           Скорее повдоль разрежь.
                           Пусть медленно в банке бродит
                           Далёкий, как летний зов,
                           Оставшийся лист смородин,
                           Чесночный набор зубов.
                           В солёном до слёз рассоле
                           Останется муть, как суть.
                           Но мы не хрустели что ли,
                           Мечтая ещё черпнуть?

Подлинники и подделки

   Смотрим вместе с чаем и конфетами фильм "Трасса 60". А там в музее поддельного искусства ходит с интеллектуальными лицами небольшая группа леди и джентльменов. Вот в этом зале у нас подлинники - Ван Гог, Сезанн, Гоген... Они, разумеется, не продаются. Но зато вон там, в мастерской, вы можете приобрести копии, сделанные моим племянником, по триста пятьдесят долларов за штуку.
   И высокие лбы ценителей тут же морщатся, духовные лица светятся истинным превосходством: работа неплохая, но поспешная, в ней нет души; а там мазок небрежен. Дешёвка она и есть дешёвка, ничего не поделаешь.
   А того не знают лбы и лица, что как раз там, в зале, висят дешёвые копии, а здесь небрежно расставлены на мольбертах именно подлинники. И за восемь лет из них не был продан за триста пятьдесят долларов ни один.
   На том и держится вся поп-культура. Всё, что висит в парадном зале, и есть подлинник. На том и держится всё поп-сознание: что купил, то и моё. Но какие бы цифры ни выкрикивали люди на своих смешных аукционах, у картины Ван Гога будет только один хозяин - Ван Гог.
   Человек даже не может себе позволить назвать подделку подделкой без риска. То скажут ему: не завидуй, не ворчи, не будь старомоден. А то зададут разящий наповал вопрос: а сам-то ты чего добился в жизни?
   Как это чего добился? Он своими силами научился отличать Ван Гога он не Ван Гога. Не так уж много, а на аукционе не купишь, хоть девятизначное выкрикивай.
   Что ему это даст? Ничего, кроме умения, отличать Ван Гога.