"На электричках до Байкала"

   Не то чтобы мне очень хорошо знаком жанр travel story. Как и все нормальные школьники, Радищева я одолеть не смогла. Как все ненормальные взрослые, поняла, спустя годы, что читать его необходимо. Не только потому, что гениально написано. Просто чтобы удивиться (или ужаснуться?), как ускорилась жизнь человека за каких-то двести лет: они две недели тащились, запечатлевая в своём сердце каждую курную избу и румяную девку, а мы пролетаем на "Сапсане" за четыре часа, но даже их стараемся убить. Или на самолёте за час, но "Сапсан" за четыре удобнее и быстрее. Мы теорию относительности познали. К тому же именно этот маршрут для нас сакрален, каждый житель страны хотя бы однажды его прошёл - если не воочию, то с Женей Лукашиным уж точно. Из Петербурга в Москву и обратно гарантированно доедут все. А вот дальше...

   "На электричках до Байкала" - дорожная история о том, как человек исполнил свою мечту: за тринадцать дней добрался из Москвы до Байкала на пригородных поездах. Алексей Абанин и не писатель вовсе, а фотограф. Записать историю словами его попросило издательство. При этом фотографий в книге можно сказать что и нет. Для современного читателя, привыкшего к trevel-блогам, необычно, и даже возмутительно. Ничего, пусть привыкает. За словами  отчётливей проступает человек и его дорога. Смена пейзажа не за окном, а внутри.То, за чем и отправляются люди по свету. Не за комфортным отдыхом, а за собой. За новым молекулярным составом своей крови.

   Конечно, в первую очередь мне интересно было узнать: как непуганому жителю Центральной России покажется Сибирь - громадная территория, которой как будто и нет. За Уралом нет ничего, глушь и пустота, воронка времени. Там бродит призрак декабриста.

   Примерно в десяти случаях из десяти человек, живущий По Ту Сторону Урала, узнав, что я из Сибири, реагирует вопросом: "Холодно там у вас? Замерзаете?"

   Как?! Вы разве не знаете? С вашими-то двумя высшими? Ведь к зиме каждый житель Сибири, независимо от пола и возраста, обрастает медвежьей шерстью, тем и спасаемся. А к лету линяем, ведь в шерсти нас не пустят ни в один приличный город За Уралом.

  А ещё у нас лягушки на болотах квакают.

Скрипучее "солнышко"

   С особым нетерпением ждали, конечно, весну зелёную, одуванчиковую. Мягко теневую на этой стороне дома и яростно солнечную на той. Не юного апреля, а слегка уже заматеревшего мая, который сам молодецки ходит без куртки и нам велит. Такого мая, чтоб летать над прогретой травяной и песочной землёй нашего двора. У нас и качели имелись. Не такие крылатые, как пел Электроник в телевизоре, а крепкие, основательные и грозные, как стратегическое оружие. А уж как скрипели!

   Сейчас, при случайном воспоминании о тех амплитудах и точках экстремума, меня прошибает холодный пот и запоздалое счастье, что я уцелела. Но тогда... Дети ведь вечны, и лёгкие их тела несокрушимы.

  Стояли качели ровно напротив моего подъезда. И, выбегая во двор, я уже со своего третьего этажа видела, что там творится. Неужели не занято? Крупная, неслыханная удача. Второй этаж - не занято. Мрачный первый, после которого особенно остро чувствуется тепло дня и запах летнего ветра... Ровно полминуты на всё про всё. Но к качелям уже успел кто-то подкрасться и крепко на них воссел. Хорошо, если кто-то из своих. А если могучий престарелый восьмиклассник и его компания? Или боевая, активная лидерша двора? Эти будут качаться три года, и надежды нет.

   Но иногда случались и проблески. И мы, мелкие честные девочки, качались по очереди без обид, доводя скрип до самой пронзительной ноты, мечтая о недостижимом, легендарном "солнышке". Как хорошо, что никому из нас не удалось приблизиться к нему хотя бы наполовину - запоздало думаю я теперь.

   Социализировали качели неплохо. И всё же я гораздо больше предпочитала в своей жизни качели другие  - не в нашем дворе, а в бабушкином; каждые летние каникулы. Они были в полном моём распоряжении, сделаны дедом с мыслью о детях, а рядом - клумбы с ландышами и маргаритками. И карман платья доверху наполнен карамелью "Дубок". 

Промежуточное

   Поклацать немного зубами, да и уснуть под двумя одеялами. До лета за неделю. Это с такими-то ледяными ногами - лето? У кого-то на даче, говорят, ночью замёрзла в бочке вода. У нас вот так. Кто-то боролся за рассаду и победил. Грел под мелкими колючими звёздами у костра тело, облачённое в негодный для города, но вполне крепкий и толстый ещё пуховик. Вздыхал: через неделю лето.

   А ровно через день будет жара под тридцать. У нас вот так. И кто-то невидимый, пока все жались по норам пододеяльным, провёл по дороге новую белоснежную разметку, тщательно вымел двор и посадил в сквере большую клумбу тюльпанов.

   А ровно через день весь город сел на велосипеды, встал на самокаты и покатился, привычно обходя на высокой скорости тех, кто пешком. 

   Старушка лет восьмидесяти, умело крутя педали, виртуозно вписывается в узкую калитку дендропарка. И вот уже на крыльях ветра скрылась за поворотом. И мы тоже в дендро, хоть и жарко идти туда по улицам, почти невыносимо. Всё равно в дендро, а не в зоо, куда стремится вся толпа. Потому что в зоо фонтан и цивилизация, и кафе, и можно смотреть на белого медведя. А в дендро нет ничего, кроме дорожек и деревьев, а из белого только бабочки-капустницы. Вот поэтому-то нам именно в дендро.

   Идём, дышим. Возле елей воздух густой, возле сосен лёгкий. Пока не углубились в самую глушь, проносятся мимо на велосипедах: старушки, семьи, спортсмены, мальчики...

 - Мотя! - кричит один примерно пятиклассник другому такому же, - у вас когда каникулы начинаются?

   И умчались, и не расслышали мы, что ответил Мотя. Осталась ли неделя, как до лета, или будут мучить до середины июня за то, в чём Мотя и его одноклассники не виноваты ни капельки.

Но и неделя - тоже срок.

 - Ты же понимаешь, мама, - говорит Игорян, - как не хочется мне завтра идти в школу?

   Ещё бы. Как не понять. Ужасно не хочется. Особенно при полностью цветущих яблонях и больших зелёных листьях. Нужно просто дотянуть эти последние дни. Эту неделю, в конце которой запишем в дневник: сдаём учебники. И вот сдаём. И чувство какое-то странное. Одновременно великого освобождения и пустоты. Непонятно, что дальше, и кто мы теперь, и где? Промежуточное. Оно пройдёт очень скоро, но в первую минуту непонятно. Так ждали, так ждали, а там - ничего особенного. Обыкновенное лето, которое снова не закончится никогда.

Зяблое время

   У того, кто знает всех птиц поимённо, можно и спросить: кто это у вас получился на фотографии, такой милый и пухлый? Ответ: зяблик. Зяблик? Это с таким-то надменным лицом - зяблик? Зябл Емельянович, как минимум.

   А можно мне эту фотографию? Тем более что время за окном - самое что ни на есть зяблое. Начинают птицы часов в пять. Чем гуще на деревьях листва, тем неистовее их песни. Там, на тонких розовых ветвях, приподнимаются они на цыпочки, вытягивают шею, закрывают глаза от избытка чувств и выводят на разные голоса - про то, как жизнь прекрасна с самого утра. Как бесконечно нова. Перекликаются и празднуют.

   Но только не голуби. Голуби толпятся у меня на карнизе, и рёв их дик. Их вой утробен. А в перерывах слышатся такие звуки, будто голуби бьются с размаху в стекло своими небольшими гладкими головами. У всех городских голубей немножко такой вид, как будто их стукнули из-за угла мешком. Вид удалой и отстранённый. Но и они тоже - часть зяблого времени.

   Дважды зяблого в тот миг, когда на двери подъезда появляется объявление: с такого-то по такое-то (но никак не меньше двух недель) отключаем горячую воду. В этот период обязательно зацветёт черёмуха и следом придёт наше фирменное похолодание. Все приметы в мире давно сбились и отменились, но только не черёмуховая.

   Водонагреватель спасёт и на этот раз, слава ему! Но в квартирах-то станет зябло. В квартирах пухлые от свитеров люди будут греть руки о чай и кофе, сидя на тонкой ветке дня. Будут слушать в пять утра - как одни поют в кронах, а другие завывают на карнизе. Завывают радостно и страстно, а поют от всей души. Потому что это не холод, это всего лишь зяблость посреди бесконечно огромного тёплого времени года, которое называют коротким сибирским летом.

Мысли куриные

   А филе говорит ему человеческим голосом:

 - Возьми -40% меня!

   Доверительно так говорит, лично. И уже будто не чужие друг другу, и как не взять? И ответственность. Бросишь эти -40% на произвол судьбы, и пойдут они скитаться как клочки по закоулочкам. А так обед будет - не золотой, простой. Так и быть, возьму -40% тебя.

   На протяжении всей своей истории люди учатся продавать, и уже достигли немалых успехов. Если не сказать чудовищных. Они научились говорить голосом куриного филе, они мнут и гнут слова, как солёное тесло, и лепят из них фантастических персонажей.

   А ещё у них есть жидкость для мытья куриных яиц. Которая отмывает до 30% эффективнее уже после первого применения, уничтожает следы ГМО и пальмового масла, одобрена ведущими клиническими куроводами мира.

   Они додумались до нарочно не придуманного.

 - Как у вас получается такой наваристый и душистый бульон?

 - Мой секрет прост: берёте полкило куриных каркасов...

А филе с другой полки человеческим голосом:

 - Меня возьми! Целых -40% меня.

"Народ беседует о рыбе..."

   Попалось стихотворение Маршака, которого я раньше не читала и не слышала. Как будто сделала открытие; изобрела простую и значимую вещь, без которой человеческая цивилизация была бы неполной: ложку, колесо или гвоздь. Вот и Маршак такой же. Трудно представить время, когда его стихов не существовало на свете. Время без колеса. И я думала, что знаю всё. Но нет, попалось.

О том, как хороша природа,
Не часто говорит народ
Под этой синью небосвода,
Над этой бледной синью вод.

Не о закате, не о зыби,
Что серебрится вдалеке,-
Народ беседует о рыбе,
О сплаве леса по реке.

Но, глядя с берега крутого
На розовеющую гладь,
Порой одно он скажет слово,
И это слово - "Благодать!"

   "Народ беседует о рыбе" - что за строчка... Вот бы хоть одну подобную когда-нибудь написать. Игорян тоже немедленно обратил на неё внимание.

 - Юрия Коваля напомнило, - сказал он.

   Да, правда. И я тоже сразу про Коваля подумала. "Завёрнутая в крафт, натёртая крупной жёлтой солью, в рюкзаке моём лежала нельма." Много, много у Коваля про рыбу, почти всё. И про благодать. Без него тоже как без колеса. Видишь, какие они с Маршаком разные, а как похожи. Годы и годы могут уйти на то, чтобы это заметить. Или не заметить.

Короткие дни

   Дни стоят длинные, а на самом деле очень короткие. Уже завтра или послезавтра зелёный древесный пух превратится в перья, и улетит от нас что-то нежное, трепетное, трогательное. Улетит навсегда, потому что через год здесь будет уже другой пух и совершенно другие перья.

  Кратчайшее время, долгие расстояния. И только один Пушкин, один, как всегда, сумел упаковать в четырнадцать строк целиком это ветреное, сумбурное, рвущее и рвущееся нетерпеливо из рук время года. От мартовского "гонимы вешними лучами" до позднего майского "соловей уж пел в безмолвии ночей".

  Переступить брезгливо через городской март, заблудиться в метели и солнце апреля, стоять и не верить, что вот уже и май, вот и пух, и совершенно невыносимы две оставшиеся до лета учебные недели. И взрослым хочется ещё немного помечтать у нетронутого этого пирога, попредвкушать, как с первого июня ровно они начнут бегать в парке с аудиокнигой в ушах, бросят соцсети, а сон не позже одиннадцати вечера обретут... Это всё будет, будет бесконечно длинным летом. А пока на календаре - короткий пух. Можно никуда не торопиться и замечать.

   Вот у берёзы грубо отпилена ветка, и тяжело, редко, как последняя кровь, капает на дорожку берёзовый сок. Накапала целая лужа, и голубь пьёт из неё, пьёт, пьёт. И не зовёт стаю. Вид особого городского варварства, весенняя антиутопия - если не спилить совсем, то грубо, топорно обрезать ветки; обкорнать, изуродовать, бросить прямо так. Это похоже на форму психического отклонения, навязчивую идею. И ночью не уснуть, ночью зуд и беспокойство от мысли, что где-то в городе ещё остались живые, нетронутые деревья. Спиленные люди, они и думать могут только о спиленном.

  А нам стоять под скупым берёзовым дождём. Теперь мы нечасто ходим так с Игоряном. Третий класс. Он гуляет с друзьями. Он убегает из дома с телефоном в кармане. Это хорошо и правильно. Но если случается выйти вместе, он ещё рассказывает о своих чудесных, многослойных, не затерянных мирах. Рассказывает подробно и обстоятельно. Короткое время зелёного пуха, который вот-вот станет перьями...

   Рассказывает, что там, вверху, плывёт Великая Черепаха, которая питается облаками и раз примерно в десять лет сбрасывает панцирь, и его осколки разлетаются по свету. Повезло тому, кто найдёт этот редкий артефакт.

   И болтались у нас над головой клубы несъеденных облаков, будто стадо без пастуха. Ведь как раз десять лет прошло, и значит, черепаха там сейчас беззащитна. Как все беззащитны. Как всё беззащитно.

Увлекательный час

   С тех пор, как я в последний раз каталась по реке, обские наши теплоходы совсем не изменились: всё тот же "Восток" и та же "Москва". А вот город на берегах изменился очень. Повис, как радуга, новый мост; дома, дома... из-за высоких выглядывают ещё более высокие. Когда успели?

   Ах, да! Я просто тыщу лет не каталась на теплоходе. Надо плыть. Вот и голос из динамика зовёт на часовую увлекательную (конечно же!) прогулку, и мы, как по заказу, успеваем на ближайший через десять минут. Всё говорит о том, что нужно плыть. Плыть вместе с ветками и неведомыми рыбами, которых уже пристроился поймать на набережной первый в этом сезоне, вечнозагорелый рыбак.

   Плыть на верхней, естественно, палубе. Там, где ветер. Откуда очень скоро сбегут все пассажиры, особенно с детьми. Скорее в тёплый салон, поближе к чаю и кофе. И только их мальчики младшего школьного возраста будут носиться по крутым металлическим лестницам взад-вперёд, смотреть, как двигатель бурлит и пенит мутную весеннюю воду.

   Но мы до конца останемся на верхней, несмотря на пронзительный майский ветер - капюшоны-то на что? Смотреть на волны, смотреть на чайку, на белый и красный бакен, на чьи-то лодки у причала, на грибы-дома. На заросшие и затопленные островки, куда летом обязательно доберётся и ступит нога человека. Но пока островки свободны и спокойны, и течёт, течёт большая эта вода. Смотреть бы и смотреть на неё без конца.

   Умиротворение? Хотелось бы, но, увы, не в этот раз. Ибо сказано: прогулка увлекательная. А это значит, что непременно будут истязать музыкой - громкой и самой современной. Без ревущих динамиков увлекательность, как известно, не может быть полной.

   Я не понимаю, зачем нужно включать любую музыку на реке, в лесу, на озере. Но включают, и чаще всего именно громкую и современную. Не знала я, не думала, что она такая кошмарная. Уловила рифму "чат-девчат", и спасательные жилеты на полках подпрыгивали в такт: "Время пострелять, па-па-па-па-пальба!" Успокойтесь, жилеты, вы не пригодитесь. Тонут только титаники с симфоническими оркестрами на борту, а "чат-девчат" абсолютно непотопляемо.

   Ошалела я немного к концу этого увлекательного часа. Но ветер-то был? Был. И вода. Как ни крути, а была. И цвет лица посвежел заметно. А ещё мы проплыли под мостом, и можно было загадать желание. Я и загадала. Тыщу лет не загадывала желаний.