Звери-грибы

   Примерно в пятом классе я узнала, что грибы - немножко звери. И была потрясена.  Это что же получается? Всё сознательное своё раннее детство я думала, что занимаюсь собирательством, а оказалось - охотой.
   На самом деле охота и была. Азарт просыпался неимоверный найти не дешёвую бледную и ломкую сыроежку, а ценный и крепкий боровик. Натурально казалось, что он убегает от меня и прячется, время от времени ныряя под землю, отчего на бархатной и коричневой его шляпе непременно оказывался лист. А то и червяка подцепит, но это неважно. Руки дрожали, принимая этого немножко зверя: попался!
   А если семейство маслят? Вон ещё один! А там! И вон там, смотри! Или опята? Если повезёт с пнём, как говорил товарищ Новосельцев, Анатолий Ефремович... Сколько моих голов было потеряно в тех лесах. Каждое лето, считай, по голове. А то и больше.
   Новая голова вырастала чуть умнее прежней, знаний не теряла: ветвей в лесу не ломать, фантиков не бросать, мухоморы не пинать, гриб из земли не корчевать, а срезать аккуратно ножичком, мы же здесь не одни. Это всё легко запоминалось, сто раз не нужно повторять.
   И в лес мы входили легко. И никогда не выходили из него с пустыми руками. Это взрослым нужно положить куда-нибудь в потайное место - под корень или в мох зарыть - конфету, печеньку или пряник, попросить лесовика, чтобы не прятал совсем уж сокровище, хоть немного поделился. Детям он так даёт, сам, а взрослые пусть просят.
   Сначала ничего не произойдёт - лес как лес. Нужно набраться терпения, ведь лесовик обнаружил дары и забыл обо всём на свете. Сюда, может, нога человека не ступала три года подряд, а сладкого-то ведь хочется. Может, он о конфете "Ромашка" всю жизнь мечтал. Пусть поест спокойно. Но зато потом...
   Первый гриб не бывает комом. Наоборот, это всегда событие, чудо Как со мной вообще такое может быть? Достаёшь из травы рыжую лисичку величиной с блюдце и смотришь ей в лицо: а ведь и правда немножко зверь. И она в ответ смотрит и думает: немножко зверь, определённо

   А потом пойдут семейства! Только успевай бережно складывать в корзинку. Не покупную, а сплетённую давним мастером, как теперь никто уже не умеет плести.
   Дальше и рассказывать нечего. Что рассказывать? Как резали ножки и шляпки в огромную чугунную сковороду? Прямо на шипящие кольца лука, и тот аромат придавлен этим, и вот уже заполнили вдвоём весь дом. Как несли с огорода полведра молодой, только из земли картошки? Как... Да прописные всё это истины. Слова ещё на них тратить.
   Да и слов-то уже никаких не осталось, кроме: лисички, грузди, маслята, а дед Петр Семёнович только бычков и ел, никаких больше не признавал.

                        Лес наполнен грибами-лисичками,
                        Вышли в лес те, кто млад, или стар:
                        Вышла Зайцева Света с косичками
                        И лохматый Медведев Макар,
                        Вышла Волкова Нина Петровна...
                        По прохладной июльской росе
                        Вышли в семь без пятнадцати ровно
                        В сапогах и с корзинами все.
                        Вот учёный профессор Енотов,
                        Следом плотник Виталий Бобров,
                        И ещё многочисленный кто-то
                        Из далёких и ближних дворов.
                        Вышли все, повинуясь привычке,
                        В сапогах, по росе, без помех.
                        А в лесу уродились лисички,
                        Чтобы точно хватило на всех.

Глядя в огонь

   Не только оздоровиться летом, загореть, отдохнуть и вырастить ноги, но и обязательно научиться новому, полезному - плавать там, ориентироваться на местности; вырвать из земли худосочную раннюю морковь и тут же съесть, наспех сполоснув в бочке... Повзрослеть.
   Это настолько прочно засело в голове, что стало пунктиком - лето проходит, а Игорян ещё никаким практическим навыком не овладел. И снова день потерян. А он ведь уже заметно пошёл на убыль, день-то.
   "Вот уже две недели живу я в деревне и не вижу как время летит"... И мы с Пушкиным заодно, и мы не видим, и у нас деревня кабинет. Для Игоряна сплошные умения и навыки. Купаться в любую погоду; ходить босиком, и желательно в рубище - в самых убогих и удобных штанах на свете; бежать в полях с собакой на поводке;сделать копьё с каменным наконечником; резать серпом траву (оказывается, он бывает не только в книжках про древнюю жизнь, но и в руке), зацепить ногу, приложить подорожник и забыть.
   Но самое главное умение - разжигать огонь. Не тот, который получается из покупного угля в аккуратном пакете, политого специальной горючей смесью - пых, и готово. Нет, настоящий, живой огонь. Тот самый, на который можно смотреть вечно - как на течение воды и работу мастера.
   Подойдёт первый попавшийся прохладный, несмотря на июль, вечер. С белёсым, но уже сумрачным небом, в котором проявляется постепенно аппетитный, толщиной ровно в пол-луны, месяц. Точно над соседской трубой, как будто сам Гоголь нарисовал. Вот тут и пора приниматься за работу.
   В бывалую железную печку с трубой положить щепок, сломанных о колено ненужных реек, малых берёзовых полешек. Положить вольно, не битком. Торжественно, с одной спички, поджечь сбоку специально припасённый кусок берёсты. Такой скрученный, что хочется сначала развернуть, убедиться, не грамота ли это мальчика Онфима 13 века. Точно такого же мальчика.

Однажды в семь

   Каждое утро Игорян мечтает проснуться в семь и увидеть, как уходит по нашей улице прямиком в душистые поля коровье стадко. Обрывочное воспоминание о былом стаде, которое можно было смотреть как серию фильма из деревенской жизни. Стоять и смотреть, как идут, идут, не кончаются никогда. Идут вдумчиво и вольготно, и каждая в своём дворе - в главной роли. А в стаде у себя - крупная рогатая голова.
   Теперь вот осталось от былой тучности стадко Только услышишь сквозь сон протяжный рёв, который люди перевели на свой язык приблизительно как "му", только добежишь до окна, а там уже мелькнул самый последний хвост не то Зорьки, не то Марты - не разберёшь. И нет никакого смысла будить Игоряна.
   Сплочённой парнокопытной группой ушли они в поля - есть клевер, живописно лежать на том берегу пруда, таинственно преображать зелёную траву в белое молоко, в ценнейшие гладкие сливки. Вздрагивать время от времени кожей, хлестать хвостом назойливых слепней, терпеливо и бесстрастно пережёвывать и пережёвывать этот ещё один день, этот мир, полный солнца и молока. Мир в котором ещё пылят дороги, цветут ромашки и длятся от рассвета до заката медовые будни пчёл.
Так было, и так будет.
   И однажды Игорян вдруг проснётся в семь утра, несмотря на самые каникулы. И непонятно, почему так не заведено. Ведь летом как раз лучше вы в семь, и даже раньше. Ведь это и есть настоящая свобода - летом в семь и раньше. Как будто в бок толкнёт, и послышится сквозь сон древний протяжный рёв, который мы принимаем за "му". И не только с десяток голов, но с десяток крупных рогатых душ степенно прошествуют мимо нашего окна. Маленький, короткометражный, но всё-таки фильм с Бурёнкой в роли Бурёнки.
 - Человек на лошади! - потрясённо говорит Игорян.
И маленький тонконогий жеребёнок по пятам.
 - Пастух! - произношу я древнее, почти незнакомое, непривычное на языке слово.
И сама смотрю заворожённо, как будто никогда не видела, каким бывает мир в семь часов утра.

Неминуемая археология

   В доме, где есть подпол и есть чердак, всегда что-нибудь да отыщется историческое, ископаемое. Дом на земле по типу Земли и задуман - здесь каждый культурный слой залёг и ждёт своего археолога, который по внешнему виду позвонка восстановит целый скелет, а то и живого мамонта, со всеми его достоинствами и слабостями, взлётами и падениями. С очень богатым его внутренним миром.
   И ты не выбираешь здесь судьбу, ты становишься археологом неминуемо - в самый простой и бытовой момент своей жизни.
   Если мыть, например, пол. Не городскую въедливую протирать пыль, а лёгкую и природную деревенскую - ту, которая не часть цивилизации, а часть жизни. Выкручивать над ведром крепкую, славно впитывающую тряпку,и сноса той тряпке нет. Расправить, встряхнуть. Узнать в неубиваемой тряпке полотенце с олимпийской символикой-80.
   Пять колец и мишка когда-то прижимались к лицу, как к сердцу: сегодня лучше и добрей, и добрей станет всё человечество...
А получилась тряпка без сноса. Но зато теперь у меня очень чистый пол!
   В доме, где есть подпол и есть чердак, в любой момент можно зачитаться пожелтевшими, но вовсе не жёлтыми страницами. Это всё было, это не слухи и не сплетни. "Красота и здоровье" Сандры Розенцвейг из тех же времён, что и олимпийское полотенце: сегодня никуда от спорта не уйдёшь, от спорта нет спасения. Программа круговой тренировки и растягивания, тропы здоровья, все на велосипед...
   А если копнуть культурный слой ещё поглубже, наткнёшься на "100 минут для красоты и здоровья" С. Вендровской: беседуют неухоженная Ирена старше своих лет и прекрасная Анна.
   "На отдыхе не всегда есть возможность пользоваться ванной, но и тут я не отступаю от своих привычек. В тазике тоже можно хорошо вымыться, попутно выполняя гимнастические трюки".
   "Но оставим ноги в покое и вернёмся к лицу. Если летом ты неумеренно пользовалась солнечными лучами, твоя кожа пересушена".
   "С балкона или окна набери полную пригоршню чистого снега, высыпи его в салфетку, концы которой закрути. Среднюю часть салфетки со снегом довольно плотно прикладывай к лицу и шее. Прикладывай до тех пор, пока лицо не замёрзнет.
Такие компрессы очень полезны. Даже если у меня кончается снег на балконе, я с вечерней прогулки в полиэтиленовом мешочке приношу домой чистый снег".
   "Мыть голову надо один раз в 8-10 дней яйцом"...
Упоительные, доисторические времена.

Пусть идёт ёжик

   В моём доме никогда не было ёжика. Зачем ёжику в чей-то дом? Он будет в доме ходить ночами слышно, а то и вовсе пыхтеть. Думать. Голова колючая, а мысли в ней дружелюбные, трепетные. Про то, как там Лошадь одна в тумане?
   Потом ёжик завяжет в узелок ваше трудовое малиновое варенье и уйдёт, как покатится. Скроется в траве. Пусть идёт ёжик.
   Однажды летним вечером мы выйдем, сядем на крыльцо, ещё непривычные к здешней тишине, но уже смирные и несуетливые. Выйдем проводить день, который, как всегда, трудился на славу: зрел огурцы и ягоды, благоухал цветы, вёл куда-то целеустремлённо большого рогатого жука. Стоял над головой знойным небом с фантастическими облаками, одно из которых было похоже совсем уж на старинный предмет - стиральную доску. Но если хорошенько поискать, здесь можно и на земле найти такое. И не такое ещё. Но только завтра. Такое - завтра.
   На светлое окно веранды будут бросаться мотыльки, и будут стрекотать в траве невидимые, очень приятные музыкальные инструменты. Там, за высоким забором, начинается совсем другой мир, не наш. Там леший бродит, там кто угодно может сидеть на ветвях в этот час, вплоть до русалки. А здесь три ступеньки крыльца, такие надёжные; и дом стоит за спиной, как люди придумали его и поставили много тысяч лет тому назад.
   Так же тянет дымами, так же холодеют и сильно пахнут травы. И не сразу-то понятно в темноте, что там такое белеется на заборе, как маленькое привидение.
   А белеется там соседский очень мордатый кот, который твёрдо помнит про кошку в нашем дворе. Но ты иди пока, кот, иди. Видишь - у нас вечер.
   И вот так однажды в сумерках - чу! Так писали классики в своих нудных и бессмертных рассказах о природе - чу! - выйдет прямо на дорожку из лесного, травяного, туманного и задумчивого угла... Смотрите, ёжик! Ой, ёжик! Настоящий! И тут же побегут давать молока.

Прямо чёрная

   Хоть и к середине лета, но из города мы выбрались. Всего лишь в соседнюю Кемеровскую область, а как будто на другую планету. Она и есть другая: горы... Когда-то здесь плескались мелкие тропические моря и вовсю жили динозавры.
   Проезжали станции: Юрга, Тайга... А где-то там, куда ушёл до самого Владивостока наш поезд, есть станция Ерофей Павлович, в честь первопроходца Хабарова. И там живут люди - все до единого ерофейпавловчане. Или ерофейпавловцы. Большая страна, много на ней разных планет.
   Есть и такие, что размером с дом, и сад. За озёрами и лесами, за рапсовыми полями. За аккуратно и плотно скатанными колобашками свежего сена. Наконец-то воздух!
А там уже поспела чёрная смородина. Прямо чёрная.
 - А она вкусная? - спрашивает Игорян. Похоже, это я вырвалась из города, а Игорян не очень, и вряд ли вырвется. Вот это вопрос в девять лет!
   Смородина, понимаешь? Мы и за ягоду её не очень-то считали. Так, на крайний, безрыбный случай, если нет под рукой клубники и малины. Надо ведь что-то жевать ягодное. Клубника и малина заканчивались довольно быстро, но чёрная смородина, однажды поспев, уже не заканчивалась никогда.
   Ешь, ешь возле куста, а она только прибывает. Но тут и возможности наши были ограничены. Слово "смородина" очень отражает этот вкус - яркий, звонкий, действительно очень полезный для здоровья, и пронзительный до оскомины. Нет, она сладкая, смородина. Если наскочить на куст впервые в сезоне. А если собираешь, скажем, в ведро, то после плотно скрытого дна пробовать уже и не хочется - всё туда, в грядущие пироги и варенье, в морсы и желе. А ещё листьев немного отщипнуть, и вечером в кипяток их - с ромашкой и мятой. Может, и зверобоя кто-то принесёт из полей, душицы захватит. Я много лет в своей жизни только такой чай и пила.
 - Нет, - говорит Игорян, проглотив одну очень крупную ягоду, - что-то мне не нравится. Я лучше пойду малины поем.
   А я-то задержалась ещё возле солнечного усыпанного куста. Я люблю эти бесконечные, в середине лета прямо чёрные ягоды, которые мы и за ягоды не очень-то считали. Потому что много, сколько хочешь. Что ни куст - ведро, а то и полтора. В самом центре лета и своей земли. В какую сторону ни пойди, хоть до станции Ерофей Павлович и дальше, так и будет, и не кончится никогда - прямо с куста, прямо вёдрами. Прямо бери и ешь горстями.

У самой воды

   Есть на набережной одно место, где можно спуститься прямо к реке, на маленький как будто такой пляжик. Вот мы и у самой воды. В жаркий день то, что надо. Сразу тут и освежает, и умиротворение от плеска волн, в которых толкутся неизвестные нам крошечные рыбки.
   В стороне, где осока, поставил сразу две удочки очень опытный, судя по загару, рыбак. Поставил и сидит. Много дней может так просидеть, и ему не скучно. У реки никогда не бывает скучно, это правда.
   Никакой суеты нет в движениях рыбака. Вот он встал и крутит на одной из удочек сбоку: тр-тр-тр.  И вода забурлила, и на высокой скорости показался из воды зверь сантиметров тридцать в длину. Ничего себе! Я знала, что в Оби водится рыба, но где-нибудь в низовьях, в безлюдных северных местах, а не в пятнадцати минутах от метро. Не на виду у железнодорожного моста, по которому то юркнет электричка, то пробежит пассажирский, то протащится товарный состав, в котором насчитал Игорян однажды целых сто три вагона.
 - Язь! - спокойно говорит рыбак.
   И снова садится. Ждать или жить - не разберёшь. Рыбак - одна из самых древних фигур в истории человечества. Древнее него только рыба, только большая вода. А что там было раньше, можно уже и не знать.
   Значит, язь. Его не распугали даже дети, которые бродят здесь - все до единого по колено в воде. Не только язя можно здесь поймать, но и красивые гладкие камни. И долго-долго строить на берегу сложное сооружение из трёх волшебных палочек.