Новосибирск, детство в СССР, Пушкин, студенты, филологи, путешествие в Крым, школа, литература,праздники, личность, Сибирь, воспоминания

О литературе и жизни - со вкусом

Блог Ирины Васильевой из Новосибирска

пятница, 15 марта 2024 г.

Взгляд на гриб

   Шампиньоны в упаковке такие ровные, как будто на них посмотрели. Это у нас в детстве было такое поверье: если посмотреть на гриб, то он больше не вырастет. Не скажу, что я верила, но с другой стороны... Гриб тоже можно понять. Только он поднялся на рассвете, таинственный и нежный, из душистых недр лесных, только вздохнул всем грибным телом: здравствуй, мир! И вдруг - жадные, азартные, проникающие под любой лист, под любую хвоинку, глаза грибника. Как-то это всё неприятно, грубо. А грибы ведь очень ранимые, странные. Грибы себя ищут меж растений и зверей. И не находят, потому и царство у них собственное. И всё, и не лезьте в душу.
   Нет, лезут! Идут со своими палками, ножами и корзинами. Идут на рассвете в сапогах. Смотрят, ненасытные. И как тут не перестать расти? Ведь это потрясение для шляпки и для ножки. Стресс.
   Не скажу, что я верила. Но как проверить? В один и тот же лес, как в реку, не ступишь дважды. И гриб тебя ждать не будет. Почему-то я это знаю точно: не будет ждать гриб, рождённый дремучим, вольным лесом.
   Вот шампиньоны из упаковки - другое дело. Выращивают их промышленно, на каких-то сумрачных фермах. А специальный человек, в должности взирающего на шампиньоны, приходит в определённый день и час, когда грибы достигнут нужного, одинакового размера, и смотрит. Готово. Партию можно срезать и отправлять в сеть магазинов.
   Где учат взирающих на шампиньоны, я не знаю. Это редкая профессия. Тонкая и чувствительная. Не всякого стобалльника ЕГЭ примут на тот факультет, там как-то по другому отбирают и собеседуют. Там с грибом должен быть симбиоз.
   Очень приятно режутся одинаковые шампиньоны для супа. На четыре части, или тонкими пластинками, в точности похожими друг на друга. Целая доска плоских грибов. Аромат от них исходит очень тонкий, а в супе будет ещё тоньше. Они ведь не лесные, тревожные, и точно знают, для чего появились на свет. Нашли себя и не боятся ничьих взглядов. Без комплексов и депрессий, один к одному. Идеальные представители царства.
   А...зачем тогда ходят люди на рассвете в сапогах и с корзинами? Зачем смотрят, не обученные ни на каких грибных факультетах?

вторник, 12 марта 2024 г.

Магия блина

   Сколько было уже зароков... Ложиться спать раньше, минимум за час до полуночи. Ведь в семь пятнадцать утра будет тяжело, местами просто невыносимо. Но бесполезны те зароки. К тому же бывает и приятно посмотреть в окно на пустынный родной двор, освещённый тремя лампочками над тремя подъездами. Двор трижды безлюдный, с первобытной кучей снега, которую днём сбросили с крыши и, может быть, когда-нибудь увезут. Какой бы ни была малоснежной городская зима, куча во дворе всегда рекордная. Это закон жизни. Поздней и глухой ночью снежная гора во дворе усиливает молчание  мира.
   А мне нужно поставить на проветривание и лечь наконец спать...
"Хруп-хруп... хруп-хруп..." О, это звук известный. Днём подтаяло, к ночи подморозило, и характерный хруст, усиленный пустотой двора, означает одно: идёт человек. И не просто человек, а человек идёт курьер, весь в красном и с красным коробом за плечами. Прямиком идёт к нашему подъезду, а это значит, что кто-то из соседей в этот поздний час не только не спит, но ещё и ест!
   Уж не блины ли он ест первый в мире, в честь наступившей Масленицы? Неминуемо наступившей, несмотря на на гору снега, на то, что подморозило. Несмотря на полный, подлинный "хруп-хруп" в ночи. Несмотря на то, что первый месяц весны в наших краях всегда выходит комом. Ледяным, как правило, комом выходит он на человеческом пути, коварным кукишем. Но в том и состоит магия блина: первый - комом, а зато потом - как по маслу. И не было ещё такого случая, чтобы не растаяли крыши, не обезумели голуби, не подули вдоль и поперёк улиц другие ветра.
   Не было ещё такого случая, чтобы люди не съели блин в честь нового солнца. А где один, там и другой. И немедленно третий. А в горячей стопке их ровно тридцать восемь. Или пятьдесят шесть. А то и вовсе сто двенадцать. Изжаренных непременно дома, кто же заказывает блины в доставке? И в коробе принёс курьер что-то совсем другое. Но если я всё равно не сплю, нужно ведь было придумать что-то фантастическое.

пятница, 8 марта 2024 г.

Новейший "Онегин"

   Новейшего, от режиссёра Сарика Андреасяна, "Онегина" посмотреть хотелось немедленно, в день премьеры. Несмотря на очень вечерний сеанс, желающих набрался полный кинозал. Удивительных, уникальных и очень-очень разных людей нашего времени.
   "Теперь сходитесь!" Четыре смертные ступени, выстрел! И падает, падает на снег, падает в вечность несчастный Владимир Ленский...
 - Неужели убил?! - горестно выдохнула дама в соседнем, по левую руку от меня, кресле.
   Так ведь в девятом классе ещё убил, сударыня. Право. Как же это вы так обдёрнуться изволили? Но и это всё тоже - Пушкин. И всё -  про него.
   Отмельтешила реклама, начался фильм. Решено: никакой предвзятости, просто смотреть. Смотреть, как едет в карете, а кругом - только просторы. В стотысячный раз слушать про дядю честных правил...
   Минут через десять стало ясно вполне: медленно. Всё очень неспешно, но в том и заключается правда. Это мы здесь привыкли к суете, к листанию ленты, мельканию новостей, дней и часовых поясов на высоте одиннадцать тысяч метров. А вот они там жили совсем в другом темпе, и говорили так, и перемещались в пространстве. И чувства были у них именно такие: краснели именно удушливой волной именно слегка соприкоснувшись рукавами.
   "Но мне порукой ваша честь, и смело ей себя вверяю"... Мудрено настучать такое сообщение пальцем в Телеграме. А тут - на полный широкий экран свежая чернильная строка, живая, ещё не просохшая; и слышно, как скрипит перо, и угадывается, как бьётся влюблённое сердце...
   Два с половиной почти часа непрерывного эстетического наслаждения, вот что такое новейший "Онегин". Настоящий звон настоящих хрустальных бокалов, наполненных настоящим шампанским, костяной стук бильярдных шаров, стекающее с ложки крыжовенное варенье... И зама, и лето. А что за осень! Палый кленовый лист поднимает тонкая рука в тонкой перчатке. И музыка. И выше всяких похвал костюмы. И танцы, в которых нет ни одного мешковатого, даже на именинах Татьяны. Что уж говорить про столичные балы? Глядя на то, как изящно подпрыгивают мужчины всех возрастов, облачённые в мундиры, обтянутые белыми панталонами, веришь безоговорочно: да, именно так они и жили. Каждый вечер они жили именно так.
   "Шум, хохот, беготня, поклоны, галоп, мазурка, вальс, меж тем, между двух тёток, у колонны..." Меж тем спасибо отдельное создателям фильма за медведя. За то, что не осквернили Танин сон несносной компьютерной фигурой, которая и когтистую лапу вполне натурально подаст, и понесёт через снега в неизвестность. Вот этого не надо. А этого и не было. Медведя не было никакого. Зато остался Пушкин.
    Не покинуло и слово "классика". Несмотря на то, что герои фильма говорят прозой. Хорошей, отнюдь не оскорбляющей слух. Но ведь так и было. Это нам уже потом Пушкин всё стихами рассказал, а Ларины, Ленский, Онегин - все они просто люди, и общаются между собой как нормальные люди. Как мы. Как мы почти.
   А вот поэтические вставки, читаемые Владимиром Вдовиченковым, были местами небрежны. В стихах Ленского он падет стрелой не "пронзённый", а именно "пронзенный". И про осень тоже. Не "наступала" довольно скучная пора, а "приближалась". Ведь рифму убиваете. Всем одержимым это слышать очень больно и досадно. И когда Онегин называет уже два года  замужнюю Татьяну "княжной"... "Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю"? Но Пушкин имел ввиду совсем другое.
   Впрочем, Виктор Добронравов в роли Онегина хорош. И все остальные, вплоть до второго плана соседки Скотининой. Кто-то скажет: возрастные они уж очень (кроме разве что "старушки Лариной"). Но я верю и увальню этому Ленскому, и похожей на счастливую матрёшку Ольге. И даже мужу её улану, у которого на лице написано, что он улан, и ничего сверх того. И Татьяне я верю тоже, и верю её письму. Кто сейчас помнит, сколько лет статуе Зевса или Афины? Они - вечный мрамор, потому что они созданы. И вечная в них загадка. Вечный не ответ на вопрос.
   Почему, ну почему Онегин выстрелил? Ведь он же не хотел.

среда, 6 марта 2024 г.

В начале был куб

   Яркое воспоминание, из тех, что на всю жизнь. Тёмно-коричневый куб на прилавке, примерно на уровне моих глаз, от чего и кажется таким огромным. Огромная, гораздо больше всех известных мне взрослых людей продавщица берёт время от времени огромный, действительно бармалейский, нож! Уверенным, сильным, упругим движением отделяет она от куба пласт. Нож идёт вязко, и куб как будто слегка сопротивляется - неуловимое движение частиц, заметное только в детском микромире. В большом мире это называется: отрезать.
   Видно, что куб очень приятный по своему строению. Но проверить это, потыкав пальцем, безусловно, запрещается, это-то ясно. И руки не мыты, и куб чужой, магазинный. И у продавщицы вон какой бармалейский нож и связанный с мыслями о страданиях белый халат. Итак, трогать куб нельзя. Но зато можно купить пласт.
   И вот тогда наш собственный пласт завернут в хрустящую коричневую бумагу, которую ещё никто не называет крафтовой. А дома рассмотрим как следует этот матовый тёмно-коричневый срез - как будто бутылочное стекло протёрли наждачной бумагой. А имя у того куба было: мармелад.
   Наверное, его покупали все. Укладывали на бутерброды со сливочным маслом, пекли ватрушки и пироги. Продавщица отрезала и отрезала от куба, а он всё никак не мог закончиться. В микромире вообще никогда и ничего не заканчивается.
   Про бесконечный мармелад было известно, что он яблочный. Не очень-то в это верилось. Как могли превратиться весёлые, разноцветные, круглые яблоки в скучный, тяжёлый и приторно-сладкий куб? Зачем это вообще нужно: портить яблоки? 
   Сложные одолевали меня тогда вопросы. Крутилась, скрипела в тёмной комнате лента познавательного диафильма про водоросли, из которых добывают вещество агар-агар, необходимое для мармеладной крепости и упругости. Ведь существует в природе не только яблочный куб, но и разноцветные фигурки. И даже дольки - лимонные и апельсиновые, и другие вкусы, вплоть до фейхоа. Но это уже всё было потом. Что-то раньше, что-то значительно позже.
   А в самом начале был куб. Куб на уровне глаз. Чтобы рассмотреть хорошенько, какая это устойчивая, какая надёжная это вещь в мире. От которой сколько ни отрезай, а не кончится. Будет сопротивляться, но не кончится никогда.

среда, 28 февраля 2024 г.

Каша от Балды

   Про "толоконный лоб" в книге тоже не было никаких пояснений внизу страницы. А могли бы и сделать: толоконный лоб (народн., презр.,) - о глупом, бестолковом человеке, дураке. Но, в принципе, и так было понятно, на интуитивном уровне, что это отрицательное качество, и поп был выведен именно дураком. А мнимый дурак (народн., презр., - Балда), в полном соответствии с законами сказки, оказывался умным, ловким и находчивым. Можно и без пояснений догадаться.
 Но редакторы должны, просто обязаны думать о въедливых, беспокойных детях, которые болеют словами. Меня дважды мучила реплика удалого Балды:
Балда говорит: "Буду служить тебе славно,
Усердно и очень исправно,
В год за три щелка тебе по лбу,
Есть же мне давай вареную полбу".
   С одной стороны, я чувствовала, что здесь как-то очень ладно, как деревянные кирпичики в конструкторе, подставлены друг к другу слова: по лбу-полбу. Но со второй, тёмной стороны, что такое полба? Что? Как её едят варёную? И с чем?
   Пояснений не было. За пояснениями нужно было идти. К знаниям действительно был путь - в библиотеку. Там попросить словарь Даля (на букву П - отдельный целый том). Так, полба... Есть! Колосовое растение между пшеницей и ячменём. Про пшеницу понятно, я видела поля и ела прямо с полей зёрна. А вот ячмень... А ячмень уже в другом томе. Яровое хлебное растение. Яровое тут недалеко: см. ярый. И - длинный столбец в полстраницы, мельчайшими буквами: яростный, яровитый, яренье... Так о чём, бишь, я?
   Да, полба. Конечно, ни в какую библиотечную даль за Далем я не могла тогда пойти. Глотала варёную полбу просто так, без пояснений. Потом, в другие уже времена, как-то само собой получилось, что я увидела в магазине среди круп пакет: полба. Так вот ты какая. Купила, сварила. И поняла, что я не Балда, не буду такое есть. 
   Всё? Всё. Да не совсем. Даже Пушкин не знал, что из полбы может быть манная крупа - совсем другое дело! Очень доброе это дело - шлепок горячей каши на завтрак. Издалека его можно принять за произведение современного искусства: можно его назвать "Каша от Балды", продать на аукционе за миллион каких-нибудь денег. Но Пушкин, полба и Балда - это мне слишком дорого, чтобы выставлять, а потом продавать. Дорогое нужно узнавать, ждать. Безо всяких пояснений.

воскресенье, 25 февраля 2024 г.

Свечи по нарастающей

   На Новый год друзья подарили две долгоиграющие свечи. В их тёплой, молочно-восковой компании провела я все каникулы. Хотелось встать утром... Или не утром... Или не хотелось встать... Словом, сразу хотелось зажечь. Краткое спичечное пламя перетекало в долгое-предолгое пламя свечное, до новой ночи. Уютно было знать, что в одной комнате со мной горит свеча. И даже потушенная, она потом ещё некоторое время напоминала о себе в темноте. Так в древние, доэлектрические времена узнавали, что здесь недавно был человек. Искать человека было попроще, чем в наши дни.
   Пока горела первая свеча, казалось, что ещё много осталось, за день почти не убавилось. И дней ещё много. Но убавляется всё, даже самое вечное. Свеча закончилась, и началась вторая, и длилась. И прошла, по какому-то очень таинственному и неумолимому закону, быстрей, чем первая.
   Хотелось ещё свечей, ещё чиркать спичкой. Но это ведь такая вещь - свеча... Не первой необходимости это вещь. Надо бы, надо... Ладно, завтра пойду и куплю. Или закажу. Как-нибудь.
   И вдруг оказалось, что зима почти прошла. Что календарь на следующей неделе придётся перекидывать на март. И день рождения снова - вот он. От дочки всегда приезжал по такому случаю торт, и в этот раз тоже сообщение подтвердило: курьер уже в пути. Спешит к вам курьер Георгий (рейтинг - ровно 5 звёзд), и будет у ваших дверей ровно через три минуты.
   И действительно, ровно через три минуты пятизвёздочный Георгий вручил пакет из крафтовой бумаги, в котором лежало что-то очень сильно не похожее на торт. А лежали в пакете три кубические коробки. В каждой коробке - особо ароматическая свеча. У каждой свечи - особый древесный фитиль. Каждая свеча закрывалась специальной крышечкой, а в области талии имела пояс с личным свечным именем и фамилией. Полностью звали их так:
1. Кашемировая Слива.
2. Шифоновое Манго.
3. Бархатная Вишня.
   Кошемировую Сливу я зажгла немедленно. А торт недолго и купить, как вещь первой необходимости. Ведь родичи должны прийти в гости.
   "У нас есть такой подарок, - таинственно сказали родичи, - прямо суперэксклюзивный. Из того разряда подарков, которые сам себе не купишь, а получать приятно. Очень сильно увеличивают такие подарки количество эстетики в человеческой жизни."
   В золотом пакете лежала у родичей коробка, закутанная в тончайшую шёлковую бумагу. Покровы я очень осторожно развернула, и увидела...
   "Свеча! - торжественно сказали родичи. - Свеча из Петербурга! Императорский фарфор и ручная работа. После того, как свеча сгорит, фарфор можно использовать как угодно."
   И я решила, что использовать сей фарфор буду не в быту, а в бытии. Том самом, которое определяет сознание. В том самом, где наши истинные желания отделяет от ложных бесконечная и бесстрастная Вселенная.

четверг, 22 февраля 2024 г.

Клю-клю

   Подруга спросила, какой рассказ прочитать ей вслух для портфолио. Кого бы рассказ.
А я знаю: в любой непонятной ситуации можно с любого места читать Юрия Коваля. Нужно его читать.
И вдруг оказалось, что с таким писателем подруга моя не знакома!
   Меня поразило громом и молнией. Но в то же время я почувствовала себя великим просветителем. Как будто человек не знал, что хлеб - это хлеб, а я его научила: вот хлеб. Моя карма пополнилась в тот день настоящим, большим и добрым делом.
   Когда я говорю про Юрия Коваля, мне хочется, чтобы все видели. Чтобы чувствовали и понимали по правде: вот гений. Вот гений как хлеб.
"На Птичьем рынке за три рубля купил я себе клеста.

Это был клёст-сосновик, с перьями кирпичного и клюквенного цвета, с клювом, скрещённым, как два кривых костяных ножа.

Лапы у него были белые — значит, сидел он в клетке давно. Таких птиц называют «сиделый».

— Сиделый, сиделый, — уверял меня продавец. — С весны сидит.

А сейчас была уже холодная осень. Над Птичьим рынком стелился морозный пар и пахло керосином. Это продавцы тропических рыбок обогревали аквариумы и банки керосиновыми лампами."

Нужно, чтобы все видели это лесное, похожее на стук птичьего сердца "клю-клю", не случайно залетевшее в прозу из поэзии. Чтобы слышали сухое потрескивание многочисленной буквы К, похожее на перещёлк семечек.

"Дома я поставил клетку на окно, чтоб клёст мог поглядеть на улицу, на мокрые крыши сокольнических домов и серые стены мельничного комбината имени Цюрупы."

Чтобы клёст мог поглядеть на улицу... Так была описана вся жизнь человека и птицы. И моя жизнь тоже.

Как-то раз в журнале "Мурзилка" или "Весёлые картинки" было показано оригами: как из бумажного листа сложить птицу. И мы с братом её сложили. Птица получилась довольно носатая, и к неё сразу как-то приклеилось имя Клю-клю. Потом я пририсовала Клю-клю два глаза и попыталась ввести её в круг наших игрушек. Но всё было не то, фальшиво. Такие вещи очень чувствуются в пять и шесть лет.

 Клю-клю вообще никак не сочеталась с моей любимой маленькой компанией. С разноцветными фигурками из очень твёрдой пластмассы: синий слон, красная утка, жёлтая и очень милая овечка, кто-то ещё... Тонкая работа. Все персонажи  размером не больше спичечного коробка. Я даже не знаю, откуда такие игрушки могли взяться, но точно не из магазина. Такие игрушки рисует воображение, такие игрушки снятся, а потом однажды становятся явью.

А Клю-клю была совсем из другого мира. Она была сложена по правилам, и выражение её носатого лица было чужим. Я не хотела. Почему-то не приходило в голову, что из Клю-клю можно снова сделать клетчатый тетрадный лист, вернуть всё, как было.

Но ничего и никогда нельзя вернуть. И я решила: а пусть-ка улетит Клю-клю на юг, в тёплые края. И как-нибудь там насовсем останется. Удивительно сложные чувства может испытывать человек в пять или шесть лет. Потом, к сожалению, это проходит. Одновременно мне было жалко Клю-клю, пусть у неё всё будет хорошо в личной жизни. Только где-нибудь там, далеко...

И вот Клю-клю улетела. Я стала играть, как прежде, слоном и овечкой. А журнал потом потерялся.

Но странные сближения бывают в мире, где ничего и никогда невозможно повторить.

"Когда я выучил этюд и стал играть его получше, Клюквин успокоился. Он пел теперь тише, приноравливаясь к гитаре.

До этого мне казалось, что клёст поёт бестолково и только мешает, но, прислушавшись, я понял, что Капитан Клюквин украшает мою игру таинственными, хвойными, лесными звуками.

Конечно, выглядело всё это не так уж прекрасно — корявая игра на гитаре сопровождалась кривоносым пением, но я пришёл в восторг и мечтал уже выступить с Капитаном в Центральном доме детей железнодорожников."

Это была тоже история о том, как человек расстался с птицей. И Капитан Клюквин сидит сейчас где-то по ту сторону клетки, как сидит Клю-клю на своём вечном, безвозвратном юге.

А вспомнила я всё это про себя, потому что хлеб - это хлеб. А Юрий Коваль - гений.