"Кристин, дочь Лавранса"

   В 1928 году норвежская писательница Сигрид Унсет получила Нобелевскую премию за роман "Кристин, дочь Лавранса".

   Сейчас бы эта новость прошла незамеченной, и уже через минуту затерялась в ленте точно таких же, никому не интересных новостей. В лучшем случае, вызвала бы удивление на секунду: Нобелевская премия? её что, до сих пор присуждают?

   Но в 1928 году Нобелевская премия действительно была событием, а имя - именем. Скажу больше: свою бесспорно заслуженную награду Сигрид Унсет отдала на благотворительность. Ещё труднее представить себе такое сегодня? Вот и не нужно нам, нынешним, себе такое представлять.

   Впервые я прочитала эту книгу лет в четырнадцать. Красные, приметные корешки двухтомника в книжном шкафу давно привлекали взгляд, но добралась я до них как-то очень вовремя, не раньше и не позже. Я даже помню, какая у меня там была закладка - бывшая влажная салфетка, аромат которой долго ещё хранили страницы. Аромат чтения точно в срок, после которого я не могла уже остаться прежней.

  "При разделе наследства после смерти Ивара Младшего Йеслинга из Сюндбю, в 1306 году, его имение в Силе перешло к дочери Рагндрид и её мужу. Лаврансу, сыну Бьёргюльфа."

   Это было похоже на заклинание, на алхимическую абракадабру. Но освоилась я быстро, и сразу запомнила про ударение на первый слог: Кристин, Бьёргюльф, Ульвхильд, Осхильд, Гюнхильд... Неспешный сюжет, с подробным описанием башмаков и каблуков, и отдельных от платья рукавов, и как ели и пили, и что пели, сразу вошёл в кровь и стал мощной прививкой. Потому что совсем недолгое время спустя на наши головы мощным потоком хлынули все части "Анжелики" и подобное, и никто не крикнул трижды, как в средневековом городе, грозно предупреждая: "Выливаю!"

   Но уже была прочитана и сокровенно обдумана удивительная норвежская сага. Она быстро помогла разобраться, кто здесь книга, а кто не очень. Навсегда.

   Для девочки в четырнадцать и пятнадцать лет "Кристин, дочь Лавранса" так же необходима жизненно, как "Джен Эйр", "Унесённые ветром" и "Поющие в терновнике". Но присоединиться не поздно на любом этапе. Чтобы перечитывать потом всю жизнь.

Элементы января

   Не хочу себя уговаривать и убеждать в том, чего нет. Я не люблю январь. Вот не люблю, и всё. Даже сейчас, когда времена года как-то стёрлись и проходят одинаково быстро, январь по-прежнему нависает ледяной горой, видимый лишь на малый процент. А какие там ещё под водой скрыты глыбы?.. Обычно люди так бичуют ноябрь: темно, сыро, депрессивно. У меня-то ноябрь как раз в любимых. Но январь - никогда.

   Откуда это повелось? С тех ли давних лет, когда мозг был решительно разделён на четыре неравные четверти (лето не считается, оно вообще не в мозгу), из которых первая проходила на летнем топливе, яблоках, тепле и золоте сентября; самая короткая вторая вся - ожидание Нового года; четвёртая - все мысли о грядущей свободе, но вот третья... Неподъёмная и бесконечная. И нужно как-то добрести сквозь кромешную ночь к восьми утра из пункта А в пункт Б с заданной скоростью. И велика вероятность встретить в искомой точке грипп, который вовсю гуляет по городу. "Зимы ещё много осталось", - говорят северные люди. Много... Да больше никогда ничего не будет в мире, кроме этой зимы, этой огромной неравной четверти.

   Я уверена, что Александр Кушнер написал в январе, написал про самый что ни на есть январь:

Контрольные. Мрак за окном фиолетов,
Не хуже чернил. И на два варианта
Поделенный класс. И не знаешь ответов.
Ни мужества нету ещё, ни таланта.

Ни взрослой усмешки, ни опыта жизни.
Учебник достать - пристыдят и отнимут.
Бывал ли кто-либо в огромной отчизне,
Как маленький школьник, так грозно покинут?..

   И вот у меня есть уже и взрослая усмешка, и опыт жизни, а всё равно. Будто кто-то подсмотрел про меня самую тайную правду.

...И все неприятности взрослые наши:
Проверки и промахи, трепет невольный,
Любовная дрожь и свидание даже -
Всё это не стоит той детской контрольной.

Мы просто забыли. Но маленький школьник
За нас расплатился, покуда не вырос,
И в пальцах дрожал у него треугольник...
Сегодня бы, взрослый, он это не вынес.

   Чистая правда: я бы не вынесла. Взрослая. Но январю на это решительно всё равно. Он пришёл, и нужно делать то, что должно. Нужно идти дальше. По накатанной лыжне зимы, про которую в парке висит объявление: ногами по лыжне не ходить, собак не гулять. И второе объявление: найдены фигурные женские коньки, обращайтесь. На сугробе ёлочный круг лежит: Au. Золото.

   Вот это я, оказывается, помню! Несмотря на все январи и дрожащие во всех пальцах на всех контрольных треугольники.

 - Это золото, - объяснила я Игоряну, - аурум. А то бывает ещё аргентум, серебро.

   И готова была уже встать передо мной, как лист перед травой, в городском нашем воздухе вся, без исключения, таблица Менделеева. Но стоп, достаточно. Сейчас другой январь. А Игорян другой школьник.

   Мы повесили золото обратно на ветку и пошли смотреть каток. Там девушка, которая нигде не забудет свои коньки, каталась особенно красиво. Делала вращения, как Земля вокруг Солнца. С неизбежным и необходимым январём в начале каждого года.

Могу и не могу

   Есть у меня люди, которые не могут без супа. В какое бы время не пришли они в гости, я знаю, что чай - то как-нибудь потом, а прежде всего суп. Будешь суп?

   "Буду!" - твёрдо, нисколько не ломаясь, отвечают люди в любое время дня. И я тут же наливаю им полную тарелку какого-нибудь куриного, специально сваренного к приходу, с тем расчётом, чтобы он постоял, подумал, отдохнул, подружился вкусами, но при том не остыл. Люди со стоном проглотят первую ложку, блаженно закатят глаза. А то, бывает, налью людям кабачкового супа-пюре, с нежными сливками; тёмного и прозрачного грибного... Да мало ли. Что-что, а супы варить я умею.

   Но в то же время я без них могу. Я спокойно могла без них в те времена, когда взрослые пугали гастритами тех, кто не ест суп. Но дети живут здесь и сейчас. Если сразу ничего не стало, то и не будет. Дели бултыхали ложками, брезгливо развешивали по краям тарелки варёный лук, не любили все остальные овощи и перловку. Никто не верил в свой будущий, лет через сто, гастрит. Я и сейчас не верю, что он имеет какую-то связь с количеством съеденного или не съеденного в жизни супа. 

   Я могу без супа, и спокойно обхожусь, но и приготовить умею. Теперь он не досадное препятствие на пути к котлете и компоту, не барьер, который нужно взять через не могу и не хочу, а почти спасение. Уютно ведь с супом, да и на ходу его есть не будешь. 

   Очень уместен разнообразный и частый суп в такую, как эта, холодную зиму. В этот однотипный и однообразный, стылый январь. Уместен суп из любимых - например, с фрикадельками. Простой, но чего только не передумаешь, катая и катая без устали, катая и катая ровные, по возможности одинаковые колобки из мясного фарша. Хватит, пожалуй? Нет, нужно ещё покатать. Ведь не зря есть в этом мире, в моём мире, люди, которые не могут без супа.

"Петерс"

   На "Петерса" я собиралась ещё в конце октября, но тот спектакль отменили, потому что один из актёров заболел коронавирусом. Отрицательные звёзды сошлись, поскольку и меня в те дни постигла та же участь. Но минус на минус всегда даёт плюс. Я увидела "Петерса" в лучшие дни, с настоявшимся интересом, а главное - с антителами в крови. Сразу человеком себя чувствуешь, как в далёкие, почти былинные времена, когда на поперхнувшихся едой не смотрели подозрительно и аллергики не стыдились своей аллергии.

   Но искусство переживёт и это время, как переживало все времена. Я шла в театр ранними и чересчур свежими январскими сумерками, смотрела на левый берег со своего правого, на линию небоскрёбов за рекой. Красиво, но как-то не верится, что и там тоже город, а не оптический обман. И правый берег с той стороны такой же призрачный, похожий на театральную декорацию.

   "Петерс" - второй в моей жизни спектакль по рассказу Татьяны Толстой. Первым стал несколько лет назад спектакль "Соня", привезённый к нам на рождественский фестиваль маленьким рижским театром. Постановка, скажем так...запомнилась. Дело даже не в том, что Соню играл мужчина, это ладно, пусть, и не такое видывали. Но даже подготовленному зрителю, который хоть и знает отлично рассказ, всё равно перечитал накануне все его восемь страниц... Так вот, даже подготовленному было испытание, потому что в тексте дел ровно на два предложения: "Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные", а на сцене Соня-мужчина неторопливо брал первый корж, тщательно смазывал кремом, укладывал на блюдо, сверху второй корж, не менее тщательно, третий... Хорошо, что Соня в тот день затеяла не медовый о тридцати двух слоях. Но в любом случае торт ещё нужно украсить, а это первая, как вы понимаете, вишенка, вторая... Истинно творческая работа не терпит суеты, торопиться некуда. И тишина полная, потому что читающий за автора уже всё сказал. И тишина минут на пятнадцать, и вишенки, вишенки.

   Что уж тут говорить о зрителях неподготовленных, нежных? К исходу третьего часа нас и осталось не больше трети, но Соня в женщину так и не превратился. А в театральных новостях города спектакль очень хвалили особым, искусствоведческим языком, овладеть которым дано далеко не каждому. 

   Но тем интереснее было посмотреть, что сделают с "Петерсом". Тем более, что давали его в "Старом доме" - самом таинственном и непредсказуемом театре, куда с равной долей вероятности можно удачно зайти или так попасть... Случалось в моей жизни и то, и другое.

Каждый второй

   Примерно каждый второй Пушкин в моём доме - подарочный. Взять хотя бы бюст. Он всегда на рабочем столе, по вечерам подсвечен лампой, эффектен в профиль. Есть с Пушкиным марка, хоть я давно уже не собираю. И тяжёлый бронзовый значок. И книги Пушкина и про Пушкина - целая полка - подарочны через одну. Особенно старое издание "Евгения Онегина", с чернильной кляксой в углу, с карандашными пометками на полях: выучить, выучить, и это тоже выучить. Не знаю, как в те времена обстояли в школе дела с литературой, но треть романа минимум у иных в голове сидит довольно крепко.

   И вот я узнала, что очередной Пушкин в подарок пришёл и ждёт меня в почтомате, и долго ждать не будет, забрать сегодня.

   А был тогда в Новосибирске самый холодный день за последние сто или двести лет. Решиться выйти из дома можно было только ради Пушкина. Хоть здесь и недалеко, а всё равно подвиг.

   На указанном в адресе здании не было вывески "Почтомат здесь". Я открыла первую попавшуюся дверь, чтобы спросить, и попала... В уютных фильмах про Новый год и Рождество любят снимать такие книжные магазинчики, я не знала, что они до сих пор сохранились в природе. Маленькое, коричное какое-то пространство, с любовно разложенным на полках товаром, с развешанными праздничными безделушками, с мягким небольшим диваном - чтобы не хватать заполошно первое приглянувшееся, а сесть, неторопливо полистать, подумать. И даже если не купить, магазину всё равно польза, и опыт, и атмосфера.

  И центром того нереального пространства была девушка-продавец в длинной юбке, затейливой кофте и очках. Правильным, образным языком она пересказывала двум девочкам-подросткам сюжет какого-то фэнтези. То ли помогала в выборе, то ли творила заклинание. И девочки были здесь не менее поразительны, чем всё остальное. С какого неба они сюда свалились?

   Девушка обратила ко мне умное, внимательное лицо, и мне стало неловко, что я зашла сюда не выбрать и купить, не послушать про фэнтези, а всего лишь спросить: где здесь почтомат?  Хоть и с Пушкиным почтомат, а всё равно было мне неловко, как будто разрушила сказку.

Пирожное на первое

   В первое утро года отодвинуть штору. Не затем, чтобы оценить состояние улицы (что я там не видела?) Там бело, пустынно и -33. Даже тот, кто всю ночь провёл как ночь - ничего не ел и спал - не выйдет в парк на утреннюю пробежку. Хозяева непреклонных собак исполнили свой долг ещё в темноте, и никто их не видел.

   Я откину штору часов в одиннадцать - в новорожденный мир, по которому проехала вдоль одна-единственная машина. Как в замедленном кино. Если мир перевернуть, поедет в другую сторону, и тоже не больше одной. А люди ещё сами себя не придумали, не населили свои города.

   Люди любят вспоминать, как в детстве крались в это первое утро к холодильнику, набитому настолько, что хоть ремнями его перетягивай, хоть коленом утрамбовывай наготовленное, которое раза в три превосходит самые дерзкие возможности самого крупного в семье дяди Саши. Замирали перед богатством выбора, черпали салаты, нарезку; холодную, и потому особенно вкусную, курицу; со шпротой какой-нибудь уцелевший бутерброд... И всё это было как продолжение подарков под ёлкой, предвкушением того, что сегодня никто никуда не торопится, и мультфильмов по телевизору будет много. Насилу удастся вырваться во двор, на каток. Но это уже вечером, который не заставит себя ждать - чтобы отовсюду светилось. И хвастаться там в своей компании, кто дольше не ложился спать в эту ночь. И в том заключался смысл жизни. И невозможно было обессилеть от мандаринов и конфет.

   Сейчас мой путь лежит мимо холодильника (что я там не видела?) Мой путь - откинуть штору и убедиться, что на подоконнике, прохладном по случаю -33 за бортом, жива и здорова целая коробка эклеров. Которые нежные и ждать не будут. Они лежат стройными заварными рядами, присыпаны снегом, им же начинены. Так выглядит мировая гармония. Должна выглядеть. И чтобы руки до неё дошли!

   Раньше, до слова "эклер", эти пирожные назывались заварными и были начинены тяжёлым и противным сладким маргарином. Они обязательно присутствовали в коробке "Новосибирский набор пирожных", и всегда оставались, никто их не ел.

   Сегодняшний эклер лёгок, изящен и сливочен. К нему стоит прорваться сквозь все салаты, сквозь икру и мастерски зажаренного гуся с капустой; сквозь шампанское, наконец, и снова шампанское.

   В первый день нового мира, в котором меня никто не спросит на катке, до половины какого я смогла продержаться этой ночью.

Неповторимый уходящий

Такого уходящего у нас ещё не было. Ой, какого уходящего...

Казалось, уже ничем нас невозможно удивить. Но...

   Прошёл и этот. Он не вернётся, не вернётся никогда. Уж в этом-то мы абсолютно можем быть уверены.

   Но ведь и хорошего тоже было...если как следует задуматься, то и немало. Смотреть на свечи, разноцветные огоньки и задумываться.

   Я в этом 2020-м, оказывается, рассказов написала сто штук. Ничего себе. Стихов поменьше, но ведь время ещё есть, до полуночи.

И всякий, кто надеется и ждёт,

Вдруг оборвёт себя на полутосте:

Не проводить проклятый этот год,

А выставить за дверь незваным гостем.

В ночную глушь, в декабрьскую стынь,

Чтобы не портил нам весёлый ужин,

И подтолкнуть, и в спину крикнуть: "Сгинь!

Ты здесь не зван, не прошен и не нужен."

Хотим получше, нового, найти,

Мечтаем вдохновенно и капризно.

Но ведь и этот, сколько ни крути,

Всего лишь год неповторимой жизни.

Дорога от звезды и до звезды,

Он равно был наполнен тем и этим,

И в нём цвели вишнёвые сады,

Галдели птицы и рождались дети.

Так бесконечно древняя земля

Летит по предназначенному кругу,

Но всё оставить и начать с нуля

Не пожелаешь ни врагу, ни другу.

Закроется привычно старый счёт:

Что было, не указ тому, что будет.

И мы проводим наш проклятый год

Шампанским и салатами - как люди.

 

С Новым годом, друзья и читатели! Хорошее неизбежно.