"Витамин роста"

   Книга, которой у меня не было в детстве. Вышла она из печати один-единственный раз в 1980-м году, тиражом в 150 тысяч экземпляров (не так уж и мало, даже по тем временам) и была раскуплена за два дня. Говорят, что свои авторские Олег Григорьев частично раздарил, частично их растащили знакомые. А когда спохватился, оказалось, что книгу невозможно найти даже в Москве, пришлось покупать своё, родное у книжного спекулянта за 25 рублей, при магазинной цене в 60 копеек. А куда деваться? Скорейшего переиздания ждать не приходилось, судя по тому, какую ярость вызвал "Витамин роста" у литературного начальства и официально одобренных собратьев по перу. Абсурдятина, антипедагогическая чушь, шизофрения- так они говорили. Это была вторая книга Олега Григорьева, а две книги, как известно, являются основанием для вступления в Союз писателей. Но Сергей Михалков, от которого тогда всё зависело, не пустил. Членом Союза Олег Григорьев стал за полгода до смерти, когда это уже было не нужно и ничего не могло изменить.

   Но где чиновники, а где живые люди, читатели? Книгу никому не известного автора втянули в себя, как глоток свежего воздуха. Не только дети, но и родители. Я бы тоже на их месте не стала задумываться. Как открыла бы на первом стихотворении, так больше и не выпустила из рук.

- Дети, кто знает, что обозначает
Вот этот шар, посаженный на кол?
- Это чучело Земли.
- Тебе кол.
- Нет, это не чучело,
А такая земляная голова.
- Тебе два.
- Нет, это настоящая Земля,
Но картонная только.
- Тебе тройка.
- Я знаю, синее - это вода,
А коричневое - это земная корка.
- Четвёрка.
- Это модель Земли,
Только уменьшенная в сто раз.
Если посмотреть в микроскоп,
Можно увидеть себя и весь наш класс.
Это круглая карта,
Внутри пустая,
Ее можно пальцем вращать.
- Пять! 

Уезжает зима

   Вот уже и от нас уезжает зима - как на санках гном в плотно натянутом на глаза колпаке. Чтобы ехать, но желательно не видеть эту скрипучую, как будто заправленную крахмалом, серую городскую кашу, по которой сто метров идёшь сто лет. Переходишь дорогу, как реку. Но это только так кажется, что снегу конец, что его выскребли до асфальта в нашем дворе, погрузили в большие самосвалы и увезли в неизвестном направлении. Ровно через пять минут после того, как покинет двор последний самосвал, повалит с неба новый снег. И так всегда обязательно бывает. Но ехать всё равно надо зиме, хоть по каше. И гном в санях в окне заведения, куда позвала меня в феврале Света, подтверждает: надо.

   Но пока окончательно ничего не уехало, пока февраль и снег, человек остро нуждается в горячей пище. И Света позвала посидеть туда, где очень быстро подают как раз горячие манты. Очень-очень быстро. И это подтверждалось. Уже стояла перед Светой, едва успевшей снять куртку, длинная дощечка на ножках, а на ней рядком пять штук мантов, похожих на завязанные мешочки с золотом, и какой-то лёгкий бело-зелёный соус. Хотелось тоже такого, и немедленно.

   А на листе меню как раз было написано не мелкими, а крупными буквами: если мы не принесём ваш заказ в течение пяти минут, получите подарок. Мне захотелось заметить время, но я не успела этого сделать. Пока тянула взгляд к часам,передо мной тоже встала дощечка с рядком и соусом. И отдельно подали нам ещё целлофановые перчатки всеобщего размера, которые вызвали в памяти одновременно покраску волос в домашних условиях и весну 2020 года, тоже в домашних условиях.

   А на самом деле мы надели те перчатки, чтобы есть манты руками, по правилам. Чтобы не колоть их вилкой,чтобы не вытекал зря драгоценный горячий и пахучий бульон.

   Так мы ели манты в перчатках, и рядок на досках укорачивался. И укорачивался без того самый короткий, последний зимний месяц.

Про Проппа

   Всегда приятно узнать, что наконец-то переиздана настоящая книга. Даже две настоящие книги: "Морфология волшебной сказки" и "Исторические корни волшебной сказки". Владимир Яковлевич Пропп. Как только увидела я Проппа на Лабиринте, так незамедлительно и купила, немного не веря своим глазам (надо же, переиздали Проппа). Купила я Проппа моментально, повинуясь древнему инстинкту, который был приобретён на первом курсе во время подготовки к экзамену по фольклору. Тогда за Проппом приходилось идти в Тридесятое царство, которое в миру называлось ГПНТБ - Государственная публичная научно-техническая библиотека.

   Вставали затемно, спешили к открытию. Важно было завладеть Проппом раньше всех претендентов. Шагали от метро прямой дорогой, узнавая в тёмных силуэтах, которые шагали так же скоро и с той же целью, своих однокурсников. Только сейчас не милых однокашников, а упорных конкурентов. Шире, ещё шире шаг. Мороз тоже не велел стоять, а велел поторапливаться.

   Выходило очень похоже на рассказ Джека Лондона из цикла про Смока Беллью и золотую лихорадку. Слушайте, старина Смок, об этом пока не знает ни одна живая душа: на ручье Индианки очень много золота. Выходить нужно тотчас, ночью, пока никто не прознал. И они вышли незамедлительно. И увидели, как столь же поспешно и незамедлительно вышел за золотом весь город.

   ...Наша сто пятая группа ловко обошла на повороте сто четвёртую. Самый расторопный её представитель ловко взбежал вверх по лестнице, прямиком в научный читальный зал №3. И Пропп был захвачен нашими! Пусть не мной лично, пусть. Но зато можно было пройти сквозь огромное,наполненное умственным напряжением и осторожным шелестом страниц помещение и шёпотом спросить кого-то из своих: "Проппа на час дашь?" И предложить взамен полный список песен, которые нужно знать наизусть, включая подблюдную и величальную.

   Проппа конспектировали от руки в толстые общие тетради. И Пропп был прекрасен. В отличие от многих и многих научных трудов, Пропп читался легко и непринуждённо. Пропп впитывался не для экзамена, а накрепко. Сказка из воспоминаний детства превращалась на глазах в огромный древний мир, полный скрытого значения. Так вот они зачем,оказывается,ходят туда, не знаю куда. Варят в котле Ивана. Прыскают сначала мёртвой водой и только потом живой. А яблоня говорит человеческим голосом. А Хаврошечка лезет в коровье ухо. Какие-то глубокие слои сознания и не мной пережитого опыта вставали как лист перед травой.

    Семь пар железных башмаков были стоптаны в походах в ГПНТБ, семь железных хлебов разгрызено до опилок. Километры книг были прочитаны в том третьем зале. Сданы и забыты. А Пропп остался. Поэтому его переизданного я сразу и купила, и сразу узнала. Да,всё так и было, и так есть. "Замогильный конь", "Дом в лесу", "Большой дом и малая избушка", "Муж на свадьбе жены"...

   Всё точно. Но только теперь ещё и с иллюстрациями.

 

Мой вариант  Проппа с Лабиринта. И второй.

Свой человек Пушкин

   Одной строки про Сибирь вполне достаточно, чтобы Пушкин стал у нас тут своим человеком. Сибирь огромна, но Пушкина хватит на всех. И в наши глубины, в наши норы глас его доходит беспрепятственно, делая всё вокруг весёлым и жизнеобразующим, как бы нелепо оно ни выглядело. Так выходит почему-то у одного только Пушкина, только у его гения получается.

   Взять хоть барбершоп. Слово непростое, значительное. Должны ведь мужчины где-то поправлять свои барберы. Не в парикмахерскую же им идти. Не понесёшь ведь свой любовно выращенный на лице барбер на встречу с простыми ножницами, которые за полчаса до этого делали обычную школьную стрижку пятикласснику. А ещё до этого ровняли "как обычно" какой-нибудь "ёжик" лет сорока пяти. Такой вариант не годится для истинного носителя барбера.

   Но шоп должен манить. Быть больше, чем шоп. От шопа должно веять не только дорогим одеколоном, но и чем-то вечным. Имя нужно дать барбершопу, и желательно собственное.

   "Барбершоп Лев Толстой"! Это весело, но как-то чересчур. А мера должна быть прежде всего. Ведь брадобрей начинается с вывески. "Барбершоп Некрасов"? Решительное нет. Как и Достоевский. "Барбершоп Чехов"? Звучит как его ранний сатирический рассказ. К тому же нельзя забывать и про ружьё, которое с первого акта дожидается, куда бы выстрелить. Усатых Лермонтова и Гоголя отбрасываем...

   И вот, когда исчерпаны все варианты, на помощь приходит тот, кто всегда всё знает и умеет. И вообще - Всё. Кому не привыкать. Пушкин! У него и бороды сразу две - левая и правая. А уж более узнаваемого, легко и непринуждённо изображаемого профиля не сыщешь во всей русской литературе.

   А то ещё бывает и так. Пригласят тебя послушать концерт местных вокалистов и музыкантов в караоке-бар "Какао", отворишь меню, как шкафы. А там Онегин сидит.

   И не яблочная вода, не брусничная. А сидит там Онегин "Чёрная смородина, ежевика и какой-то асаи" С бузиной Онегин, с барбарисом и физалисом. Посмотришь на ассортимент Онегиных, подумаешь, да ничего и не будешь пробовать. Потому что Пушкин и без того в крови. Только у него одного это как-то получается.

Блюдо не для гостей

   Разве что если гость ожидается всего один... Двое уже с натяжкой. На компанию даже и не планируем. На компанию потребуется натереть целый мешок картошки, потом целый день жарить на четырёх сковородах, никуда не отлучаясь. А хотелось ведь и пообщаться.

   Нет, драники - это не для гостей. Драники для себя. Чтобы владеть всей горой, а не разбирать сиротливо по тарелкам отдельные экземпляры, мучительно желая добавки. А уже всё, какая добавка? Тут все точно такие же любители и ценители. К тому же драник не терпит ожидания, не выносит опозданий. Он должен быть съеден моментально, только что со сковороды. Он должен ещё тихо шкворчать, когда шлёпнется сверху в самый драниковый центр полная ложка свежей двадцатипроцентной сметаны. Поэтому - никаких гостей! А здоровый эгоизм и любовь к себе. 

   Картошку хочется натереть как можно быстрее. Потому что, во-первых, я очень не люблю тереть на тёрке любые продукты и хочу поскорее покончить с этой нудной работой. А, во-вторых, сама натёртая груда подгоняет, некрасиво темнея на глазах. Хочется ведь, чтобы драник был весь золотистый, от начала до конца. Поэтому лук тоже приходится натирать очень быстро; плача, перемешивать его с картошкой. Отжимать бесконечную крахмальную воду.

   Когда всё было сделано, мои умные часы сказали, что это была тренировка. Часы показали, что я пробежала в хорошем темпе 1,2 километра.

   А чугунная, намоленная сковорода тем временем уже разогрелась как надо, и первая партия легла на неё идеально и привычно: пять штук. Аромат постепенно вырвался из квартиры, ушёл в подъезд. Драники вдохновляют на трудовой подвиг, и я не исключаю, что кто-то из соседей тоже взял в этот вечер в руки тёрку. Плакал, торопился перемешать с луком, чтобы не потерять цвет.

   Тайна драников состоит в том, что их всегда получается мало. Трёшь, трёшь картошку, бежишь, бежишь на месте 1,2 километра... А все усилия помещаются потом на одной тарелке, и даже не очень высокой горой. Но это драники специально так. Чтобы быть съеденными с пылу и с жару. Чтобы ещё шкворчать потихоньку, когда сверху на них - сметану. Полную ложку. Двадцатипроцентной.

Энергия талантов

   Прийти на одно, а попасть на два. Я люблю такое. Подруга Света позвала на "Зойкину квартиру" - дипломный спектакль студентов театрального института, в котором непосредственно дочь её Аннушка играет Аллу Вадимовну. Московскую красавицу, которая отвергла богатого и пузатого Бориса Семёновича Гуся-Ремонтного, директора треста тугоплавких металлов. Во всех ролях до единой - студенты.

   Происходило всё в старом здании дома культуры. Не времён Булгакова, но всё равно с атмосферой. С табличками латунного цвета над входом в зрительный зал, у которых, судя по внешнему виду, должны быть уже взрослые внуки. С огромным старым гербом прямо над сценой. Всё это погружало в другое, не наше время. А лично меня погружало дополнительно в тот день раннего июля, когда я смотрела на огромный московский ливень из глубокого окна пятидесятой квартиры, что на Большой Садовой. Верила и не верила, что в этом зеркале когда-то ходил кот, а все фамилии участников общего собрания из того списка на кухне - настоящие. И всё, что они постановили, впоследствии произошло. И кто-то из этих жильцов будет увековечен потом ироничным мастером, и сыгран на сцене мальчиком или девочкой из бесконечно далёкого от Большой Садовой холодного снежного города.

   Лично меня погружало в тот век, когда жив был школьный наш театр, и мы, обессилевшие от смеха и творчества, выползали из актового зала в поздний майский вечер. Ещё не осознавая в полной мере, что катится к финишу одиннадцатый класс, и что-то неминуемо будет после. Но пока нас больше волновала сцена с булочницей, и как отпечатать на спине её рабочего халата следы ботинок. Мы просто умирали от всего этого. Перед тем, как родиться заново какими-то неведомыми другими.

   И точно так же не хватало нам мальчиков. Но "Зойкина квартира" вышла из положения гениально. Девочка сыграла у них председателя домкома Анисима Зотиковича Аллилуйя. И костюм её - галифе, кожаная куртка и кепка - прямо отсылал к диалогу из другого произведения того же автора. "Во-первых, вы мужчина или женщина?" "Какая разница, товарищ?" Всё ведь, всё написано, только читай.

   Вторая девочка сыграла торговца морфием китайца Газолина, он же Ган-дза-лин. А по родному китайскому имени так сразу не всегда и скажешь,чьё оно - мужское или женское. Поэтому получилось тонко. А уж Гусь, Абольянинов, Херувим - то были мальчики. Гуттаперчевый администратор Аметистов сначала был однорук, но когда пришло время потрошить шкатулку со сбережениями Зои Денисовны Пельц, вторая рука выросла сама собой. И было ещё много в спектакле таких же весёлых находок.

   Получилось свежо, но без яростного "режиссёрского видения". Талантливая работа, без халтуры, излишеств и выпендрёжа. Без малейшего налёта местечковости и художественной самодеятельности. Да ведь они почти уже не студенты, они актёры. Последний курс.

   Но было ещё в тот вечер и второе. В фойе дома культуры проходила выставка детских рисунков. Победителей и финалистов конкурса про зверей. Преобладали совы и рыси, у всех выражение лица и характер. И за каждой работой стоял неравнодушный, увлечённый преподаватель.

   Энергия многих, очень разных талантов решила встретиться в тот день в одном месте. Просто так, для людей. Потому что любой свет только и может быть просто так. Независимо ни от чего. Благодарный всем, кто пришёл.

Я есть

   Почти две недели ушло на осознание того, что это правда. Я выиграла конкурс. Я выиграла поэтический конкурс. Я выиграла настоящий  поэтический конкурс. И теперь, по его итогам, будет сборник, где меня напечатают. На бумаге и с иллюстрациями. И это означает, что как автор я есть! Потому что современные технологии и соцсети - это очень здорово, продвинуто и удобно, но единственное, что имеет в литературном мире ценность и вес - это бумага. Заветный библиотечный номер в верхнем левом углу. Есть бумага - есть автор. Так было и так будет. 

   Про конкурс "Лёгкое перо" я узнала от новосибирской писательницы Тани Сапрыкиной. Однажды она прислала мне ссылку с короткой припиской: "Сходи сюда". Некоторый опыт хождений у меня к тому времени уже был, но всякий раз не отпускало чувство, что я опять пошла не по адресу. А где мой адрес, неизвестно. Может быть, тот дом уже снесли, а жильцов расселили?

   Прочитав положение, я решила, что сюда обязательно схожу. Наконец-то это был конкурс стихов не для самых маленьких. Это был конкурс абсурдно-обэриутский. Состав жюри первого сезона более чем впечатлил: Тим Собакин, Маша Лукашкина, Наталия Волкова. Председатель - Игорь Шевчук. Почему-то всегда делают упор на то, что он "папа Смешариков". На самом же деле Игорь Шевчук удивительный поэт и не менее удивительный, как я потом убедилась, человек.

   В первом сезоне я дошла до полуфинала. Можно было перемещаться в зрительный зал и наблюдать за дальнейшим состязанием сильнейших (а там собрались действительно сильнейшие, весь цвет современной детской поэзии, с именами и книгами). Но оказалось, что конкурс на этом не заканчивается. Открылось ещё одно невероятное его свойство: обратная связь. И авторы - не бесформенная биомасса, из которой небрежно выбирают "то, что подходит". Буквально каждый участник мог написать лично Игорю Шевчуку и задать вопрос о своих творениях. И получить ответ! Не формальный и поверхностный, а обстоятельный и профессиональный. Тогда-то я и заподозрила, что председатель жюри живёт на Луне, где в сутках 354 часа. Иначе как объяснить? Ведь авторов сотни, а стихов тысячи.

   Я не могла представить, что такое вообще бывает на конкурсах. И не сразу решилась отправить сообщение с просьбой сказать пару слов о моей рукописи.

   В ответ Игорь Михайлович предложил созвониться по телефону (!) и я получила двухчасовой (!) разбор полётов с элементами разгрома. Который продолжился потом на конкурсной странице вКонтакте. Это было гораздо сильнее и ценнее попадания в лонг-лист. Я кое-как пригладила вставшие дыбом волоса и решила, что путь у меня теперь только один, или я пропала: писать лучше,чем я могу. И лучше, чем я умею.

   Во-втором сезоне жюри было не менее впечатляющим: Сергей Махотин, Юлия Симбирская, Анна Игнатова. И я сделала вторую попытку! То,что она окажется настолько удачной, и представить не могла. Потому что твёрдо знала: чудес не бывает. Вернее, не так. Они бывают, но не со мной. Во всяком случае литературные чудеса. А теперь думаю: всё-таки бывают. И я есть. И адрес, который я искала, существует. И дом тот не заброшен.