Человек в пальто

   Я стояла возле входа в художественное училище и ждала, когда оттуда выйдет моя дочь. Учёба только что закончилась, дверь открывалась каждую секунду, и с высокого купеческого крыльца сбегали студентки с огромными папками через плечо. Изредка с крыльца сбегали студенты. Смотреть на тех и на других было одинаково интересно. И я не сразу поняла, что именно бросается мне в глаза. Что-то не очень характерное для городского студенческого пейзажа.
   А бросалось вот что: редкие джинсы, очень-очень редкие джинсы. Лишь отдельные художественные студенты и студентки были облачены в эту удобную, практичную, демократичную и весьма банальную одежду. Особенно не заметила я всеобщего молодёжного канона: узкие штанины на тонких ногах подвернуть, белые носки надеть, белыми же кроссовками образ дополнить. И в минусовую погоду тоже так.
   Нет, художественные студентки если и предпочитали джинсы, то широкие, хипповые, а то и вовсе немыслимые (ни в коем случае не с дырами на коленях). Большая же часть была одета в брюки, тоже непростые: полосатые, клетчатые, в горошек и в цветочек. А если юбка - то в сочетании с выдающимися какими-нибудь колготками, какими-нибудь ярко-жёлтыми. И всё это смотрелось, вписывалось. И никаких кроссовок, конечно. А вот кепки, шарфы - это уж обязательно.
   А потом я окончательно поняла, почему мне так приятно смотреть на художественных юношей и девушек. Дело не в отсутствии белых носков и драных джинсов в конце октября. Дело в том, что почти поголовной деталью их одежды было пальто. Не короткие куртки, не ранние пуховики, не парки со шнурками на поясе, а пальто. Полноценные, преимущественно длинные пальто, мягкие пальто, хорошо сидящие шерстяные пальто. Почему? Потому что это красиво.

Время печь яблоки

   Кроме имевшейся в каждом приличном советском доме "Книги о вкусной и здоровой пище", у нас была ещё другая книга - тоже не для того, чтобы по ней готовить: шкворчать маслом, снимать большой дырчатой ложкой серую накипь, осторожно заглядывать в духовку... Нет, не земного ради, а ради удивления и развлечения листала я толстую другую книгу.
   Была она замечательна тем, что предлагала готовое меню обедов на каждый день. В буквальном смысле - на каждый рабочий и праздничный день года. И больше не нужно было ломать голову, придумывать, планировать, прикидывать. Всё уже поломали и придумали за нас. Оставалось только открыть в чудо-книге соответствующий день текущего месяца и прочесть подсказку: ага, сегодня готовим на обед суп-шпинат и пудинг с инжирным вареньем, завтра - запечённого карпа и сливочный крем с апельсинами, а на субботу выпадает молочный суп с картофелем (как такое можно есть?) и черничное суфле. Тминный суп и суп со спаржей, жаркое из дичи и окорок в рисовой "мантии", крем-крокант и взбитые яйца с ревенем... Да, и не забудьте украсить, когда будете подавать всё это на стол в понедельник вечером.
   Другая книга была написана в Латвии, поэтому обеды предлагала, в соответствии со своей традицией, не из трёх, а из двух блюд: основного и сладкого. Но и двух блюд было вполне достаточно. Дополнительный фантастический привкус придавал книге год издания - не то тысяча девятьсот восемьдесят седьмой, не то восемьдесят восьмой. Ну, это так, это совсем для посвященных.
   До сих пор стоят у меня перед глазами те вдумчивые и сбалансированные рекомендации, безусловно, одобренные министерством отечественной пищевой промышленности. Те отдельные диетические советы, среди которых не последнее место занимало печёное яблоко. Меня всегда смущало это словосочетание. Пусть будут кисели, паровые котлеты, протёртые каши. Но зачем, скажите на милость, портить мои любимые фрукты? Душить в духовке их аромат, тушить цвет.

Обалдевать знаниями

   Берёзовые веточки лежали на земле так удачно, что я сразу почувствовала себя осликом Иа-Иа.
" - Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он обалдевает - по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь - он обалдевает знаниями. В меру моих скромных сил я также - если я правильно усвоил это слово - обал... делаю то же, что и он. Вот это, например...
 - Буква А, - сказал Кролик, - но не очень удачная. Ну, ладно, я должен идти и сообщить остальным."
   Вот и наступили первые в жизни моего сына каникулы. Игорян обалдевал без малого два месяца, не пропустил ни разу. И я, воспитанная суровой школой, тоже обалдевала новыми знаниями. Совершенно и принципиально новыми.
   Как это - нет оценок в первом классе? Это по закону их нет, а на самом деле... Но оценок действительно не было - ни звёздочек, ни смайликов, ни солнышек. Один раз всему классу, без исключения, поставили "пятёрки" за нарисованное насекомое.
 - Поздравляю тебя, Игорян! - сказала я. - Ты рад?
 - Нейтралитет, - ответил Игорян. - У меня вообще к любым оценкам нейтралитет!
Да, в этом пункте мы явно не совпадаем; я-то в семь лет была другой.
   Как это - нет домашних заданий? Это по закону их нет в первом классе, а на самом деле... Но домашних заданий действительно не было. Лишь изредка - дописать строчку в прописи, отметить галочками в тетради по окружающему миру домашних животных, раскрасить картинку.
   Не было презентаций, докладов и проектов. Три-четыре урока с утра - и всё? Умные и авторитетные статьи из интернета советовали исключить в первом классе все дополнительные занятия, ведь и без них нагрузка велика. Я летом так и думала: велика, ой, как велика. На деле оказалось - весь день впереди, а от нас требуется только поставить галочки, нарисовать божью коровку, собрать шишек и рюкзак на завтра. Гулять... Осень, как по заказу, стояла сухая и тёплая. Золотая. Гуляли, гуляли... Потом всё-таки записались на роботостроение один раз в неделю. Игорян ждал как праздника очередной пятницы.

С точки зрения облака и звезды

   Всякий раз, когда мы куда-нибудь идём вместе, моя дочь начинает бичевать внешний облик нашего города. Да и как не бичевать, если на самой главной улице в глаза так и бросается творчество неизвестного архитектора -  дом серый и кубический. Один ряд окон у него смотрит ровно, а второй заползает за угол: половина окна на одной грани куба, половина на другой. Вот в этот бы дом архитектора и поселить для исправительных работ, только вряд ли они помогут, если окно несуразно, да и вид из окна не лучше.
   Руки, поставившие мой город на лице земли, немножко торопились, немножко не старались, немножко потеряли равновесие. По их мнению, ничего, что рядом с заслуженным Стоквартирным домом стеклянно втиснут концертный зал консерватории, и в нём отражается противоположная сторона: сизое, как обком партии, здание художественного музея, тут же храм с золотым куполом, и старинные купеческие дома красного кирпича, а за их спиной синий рогатый небоскрёб, которого прозвали Бэтменом... А если идти всё прямо, непременно упрётесь возле Оперного театра в большие фигуры. Так говорят дети, не ведая, что вот этот, тяжёлый и округлый, в распахнутом чугунном пальто, есть Ильич, и все чугунные вокруг него - одна компания и одна композиция.
   Через площадь от композиции фонтан и сквер, и собаки, которые там работают собаками  (я помню, как они начинали щенками), и малые белые скульптуры, и "Нью-Йорк пицца", и другой фонтан, и поющие студенты из ближайшей консерватории, и часовня, про которую есть конфеты "Центр державы", и кинотеатр времён соцреализма, и столетняя аптека, и думают, где бы ещё спилить деревьев, чтобы построить ещё бизнес-центр...

Ни пером описать...

   Время такое, что может застать и снег. Человек в это время мёрзнет, как правило, с головы. Так моя подруга Лена внезапно обнаружила, что на улице холодно, а дом далеко и нескоро. Она зашла в ближайший магазин и купила там шапку - не первую попавшуюся, а единственно возможную. Такую, что никаким пером описать невозможно. Шапку исключительную, из серой массы выделительную, от непогоды охранительную. Как говорит моя дочь, шапка зашла; и расстаться теперь с ней невозможно. Осень - ничто, имидж - всё.
   Вместе с Леной и шапкой ходили мы в "Чашку кофе" пить большие порции чёрного и зелёного чая латте; заедать маленькими, размером с один рубль, печеньками, на которых едва умещается цельный благородный миндаль. И возникал из чайно-молочной пены стройный, как Афродита, наш разговор. А в трубе рядом с нашим столиком шелестело горячее, как латте, отопление. И можно было греть руки по очереди то об него, то об чашку.

Тени забытых гознаков

   В один из мутных, тяжёлых дней, когда кажется, что вот теперь окончательно всё, бесповоротно всё, и больше ничего я в своей жизни писать не буду, хватит, надоело - вот именно в такой день захочется пройтись по ящикам письменного стола и проверить, сколько осталось у меня в запасе чистых блокнотов, полных ручек и больших толстых тетрадей с приятными желтоватыми клетчатыми листами.
   Окажется, что чистых и полных у меня изрядный запас, купленный по случаю и без случая. И это не считая блокнотов-тетрадей начатых и брошенных в самом начале пути: вот здесь я так неуклюже пыталась писать утренние страницы (и с облегчением бросила через две недели), здесь цитаты какие-то, латинские выражения для обязательного заучивания. Barbam video, sed phihsofum поп video - Бороду я вижу, а философа не вижу. Сейчас-то мне всё это зачем?
   Но вдруг обнаружится в толще нетронутых и едва тронутых запасов старый и тусклый почтовый конверт, затерянный, как тот мир, где царили запечатанные, заклеенные языком письма, которых ждали как соловьи лета; в которых летели через всю страну обведённые руки детей и поздравления с Новым годом.
   И было в школе специальное задание: принести на урок чистый конверт и учиться подписывать: куда, кому. И цифра нуль в почтовом индексе была элементарной, цифра четыре лёгкой, а цифры два лучше бы совсем не было.
   Мы подписывали на своих конвертах реально существующие адреса, немного стесняясь того, что учительница прочтёт наше сокровенное, и что-то обязательно исправит в названии милого сердцу города, и поставит в углу свою окончательную красную оценку.

Первый мамонт

   Купили Игоряну абонемент у художественный музей "По следам древних мастеров", начало от девяти лет. Третий класс, а Игорян в первом.
   Вообще-то я горячо разделяю и поддерживаю мысль, что общественные мероприятия для детей должны проводиться в рамках рекомендованного возраста. Дома - другое дело, дома пусть кто во что горазд: пусть читают индивидуально трёхлетке "Войну и мир", показывают годовалому карточки с английскими словами, надевают на беременный живот наушники, из которых льётся в ещё не рождённые уши то Бах, то Моцарт. Но, пожалуйста, не приводите трёхлетку на спектакль, предназначенный для младших школьников. Ничего трёхлетка в нём не поймёт, не оценит, не запомнит; ничто прекрасное у него нигде не отложится. Всю дорогу он будет томиться, крутиться, лезть под кресло (своё и соседнее), изводить свою маму вопросом, когда же, наконец, покажут Лысое Чудовище. Ведь если в начале пьесы упомянули Лысое Чудовище, значит, оно обязательно должно выстрелить. А выстрелит оно, как водится, в самом конце, когда осознанная и ответственная мама будет уже полностью без сил.
   Хорошо, что Лысое Чудовище оказалось довольно милым и симпатичным. Но я никогда не забуду, как в сказке про Финиста-ясного сокола в полной темноте эффектно появилось из-за кулисы мохнатое чудище лесное с глазами-электрическими фонариками. Что тут началось... Из первого ряда, откуда особенно хорошо видно, и в левую дверь, и в правую, поспешили ответственные мамы, уносящие в охапках кричащих на разные лады наших самых юных зрителей.
Я, между прочим, когда меня в детстве собака напугала, два дня заикалась. Хорошо, что потом само прошло.

   Я очень понимаю руководителей детских студий и кружков, а также музейных экскурсоводов, которые не в восторге от младших братьев и сестёр за компанию. И всё-таки мы купили абонемент с девяти лет. Когда прочитали программу: "У первобытного костра", "К подножию пирамид", "В гости к Одиссею", Игорян горячо сказал, что ему хочется, прямо очень-очень хочется. А куда сейчас деваться ребёнку, увлечённому древней историей, когда все исторические кружки уничтожены как класс ввиду своей полной неперспективности и невостребованности? За что ему зацепиться и на что опереться? Только на абонемент - тот единственный интересный, который великоват.

Трудовые технологии

   Школьные уроки труда теперь называются "технологиями". Безусловно, это высоко и глубоко технологический процесс - разрезать и наклеить на картон цветную бумагу, оторвать, размять и раскатать кусок пластилина, вдеть нитку в иголку и пронзить ею ткань. Вот только новое название предмета никак не приживается: все как говорили "труд", так и продолжают говорить; милый, уютный ручной труд. Так всегда: реальная жизнь на одной планете, методически обоснованная - на другой. А между ними летает барон Мюнхаузен на пушечном ядре, передаёт очередные распоряжения.
   Со своего первого в жизни урока технологий Игорян принёс шишку с печальными умными глазами. Я сначала подумала, что это Шестилапый из страны подземных рудокопов, но у шишки ног было восемь, две лишние.
 - Это паучок! - гордо представил мне Игорян результат своего труда, свою личную технологию.
Вон оно что! Паучок... Конечно, паучок. Вот и чёрные волосинки различимы у него на спине.
 - Ещё паутину дома сделаю, - пообещал Игорян, бережно убирая паучка в рюкзак. Но, как ни старался, один паучий умный глаз отвалился всё-таки. Печаль.
 - Ой, да ничего страшного! Сейчас дома другой глаз сделаешь! - мне хотелось поскорее выбраться на свежий воздух из этой духоты и сутолоки.
Нет, нужно искать глаз, немедленно. Нашли. Глаз успел уже немного помяться. Печаль два.
 - Мне нужно, чтобы всё было идеально, - сказал Игорян. И больше не доверил паука рюкзаку, нёс в руках. А дома сразу, не снимая школьной формы, достал коробку с пластилином и стал делать идеально: сначала лепёшку белую, без примесей.
 - Мне нравится белый цвет, - приговаривал Игорян, - потому что он такой неприкословный...
Может, у них там в самом деле был не труд, а какие-то технологии?

Снежная ягода

   Чуть ли не самой последней из всех плодов появляется в наших краях таинственная снежная ягода. Не созревает, а рождается - из первых ночных заморозков, густого тумана и слабого, но уже хорошо различимого запаха зимы. Из утреннего ледяного вдоха и парного выдоха, из робкого инея, который пламенных взглядов боится, предпочитая задумчивые и отрешённые, в идеале - одинокие.
   Снежная ягода проступает в мире незаметно, в ненастный ветреный день, просторный и пустой. Когда убирают в деревянный саркофаг, как египетского бога Осириса, круглый неутомимый фонтан - до новой весны; когда цветочные клумбы, ещё вчера полнокровные и пёстрые, зияют ровными и чёрными земляными прямоугольниками. И долго всматривается в безлюдный парк, как в свободную стихию, косматый старик с церковной паперти; и куртка на нём густого и чистого цвета морской волны.
   Даже если никто не придёт, ни одно ожидание в нашем мире не проходит зря.

"Весёлые картинки"

   Единственный номер журнала "Весёлые картинки", который у меня сохранился, был куплен в далёком 2003 году для маленькой дочки. Он мало чем отличается от того журнала, который когда-то мне выписывали родители: тот же формат, то же название, составленное из замерших в причудливых позах существ и предметов (о, как я помню этот жёлтый толстый сыр, этого аномально длинноногого Буратино, этого акробата, приставившего свои ноги к середине бескостной спины...). Только в журнале моего детства обложка была не глянцевая, а простая, и не могло в нём быть никакой рекламы чужеродной продукции - никаких Жевастиков в космосе. Только картинки, только весёлые!
   Тот единственный номер, купленный случайно в киоске далёким осенним днём, я храню как память о дочкиных дошкольном детстве. Тогда ещё не было такого интернета.
   А в наши дни какой-то добрый человек не поленился, отсканировал и выложил в свободный доступ целых пятьсот шесть прекрасных юмористических выпусков http://www.barius.ru/biblioteka/avtor/61. И мы с Игоряном читаем каждый вечер перед сном сразу по четыре штуки - великое удовольствие дошкольника и младшего школьника прежних лет; его нетерпение, его ликование возле почтового ящика, его борьбу с братьями и сёстрами за право читать первому, его неторопливое, детальное наслаждение, вплоть до адреса редакции, напечатанного микроскопическими буквами на последней обложке...
У нас ритм жизни совсем другой, у нас год за три дня.
   Вот самый-самый первый, начальный выпуск. Сентябрь 1956 года. Мои родители-дошкольники вполне могли перелистывать эти исторические страницы - мечтать о лаконичном коричневом кожаном портфеле, о белом нарядном фартуке, о длинных широких брюках (которые на самом деле коротковаты и мешковаты), о фуражке и ремне... Это школьная форма была такая тогда?
   Вступительное слово-стихотворение в начальном выпуске - от самого Маршака, которому тогда ещё можно было написать письмо, разобрав мелкие буквы адреса редакции; и, может быть, даже получить ответ. Хотя бы теоретически.

Ум в порядок приводит

   К шестому и седьмому классу положительно не осталось никаких сил (и отрицательно тоже не осталось) - так надоел по математике бассейн с двумя трубами, из которых одновременно втекало и вытекало; утомили поезда, с разной скоростью едущие из пункта А в пункт Б, и мешки картошки, выкопанные на колхозном поле...
   За весь период средней школы у меня было целых пять учительниц математики, но ни одной из них не удалось меня хоть чему-то научить, хоть отдалённо. Твёрдо запомнилось, как предпоследняя учительница упорно коверкала фамилии одной девочки и одного мальчика из нашего класса - ставила неправильно ударение, раз за разом, год за годом. Видимо, ей было так удобно.
   А самой страшной была последняя учительница, в самых старших классах, энергичная и напористая. Это была настоящая психическая атака - когда она бегала по классу во время самостоятельной работы, чётко и раздельно напоминая: "У вас осталось пять минут! Две минуты! Попрошу сдать работы!", а потом вырывала из-под руки наши недописанные формулы и уравнения...
   Мне до сих пор снятся в ночных кошмарах эти стремительные и совершенно безнадёжные для меня самостоятельные. На уроки алгебры и геометрии я шла как на казнь - так не хотелось этого напора, этой вечно истекающей минуты. И весь наш класс, за исключением двух или трёх человек, успевал по математике очень вяло и слабо, во все годы, при любых учителях. Это была задачка посложнее втекающих и вытекающих труб.
   Однажды во время очередного тяжело эмоционального урока в дверь постучал и заглянул какой-то пожилой (как тогда показалось) мужчина с цветами и стал благодарить нашу учительницу, за всё, за всё. И она вдруг по-другому заулыбалась, расцвела, и даже не выхватывала в тот день листочки у нас из-под руки.
   Это был один из прежних её учеников. Меня поразило его явление и его благодарность: ведь сама-то я только и мечтала о том, как закончу школу и больше никогда-никогда, клянусь, не вспомню дроби и пропорции, особенно синусы и котангенсы, и прочую всю эту тяжёлую снотворную муть. И ни за что не вспомню всех учителей математики.

Когда деревья станут большими

   Осенью я особенно чувствую, как парк становится значительным героем моих рассказов. Летом я бы сразу заметила на его аллеях виолончель в ярко-красном футляре за спиной очень высокого и очень тонкого молодого человека. Ого, вот это футляр! Вот это виолончель! Вот это человек!
   Осенью необыкновенный футляр сливается с окружающей листвой, вписывается и растворяется. Растворяется и человек; только на сердце остаётся странно и хорошо - оттого, что и теперь молодые люди, вопреки всему, идут учиться музыке, несут за плечами свои футляры, которые в это время года впишутся, а в это время жизни - никак или с большим трудом; слишком высокие и тонкие несут их спины. Сквозь парк, который живой, который герой любого времени.

Запасной путь

   Мне всегда хотелось жить в доме с вариантами входа и выхода: парадным - на улицу и чёрным - во двор. Даже простой человеческий быт кажется таинственным и заманчивым, когда у тебя есть в запасе другой путь. Незваные гости у парадного, а тебе с заднего крыльца подают гнедого жеребца - и ищи ветра в поле. А званых ждёшь с нетерпением, поглядывая на шумную городскую улицу, на родные витрины и фонари.
   И вот уж званые показались - торжественно и красиво. Сейчас откроют парадную дверь, войдут в просторный вестибюль, посмотрят, порядок ли у них на голове, в большое светлое зеркало... И не торопясь пойдут наверх (на не очень большой, но весомый такой верх) по лестнице с ценными в архитектурном смысле перилами. Позвонят в дверь, на которой висит табличка с выбитым на меди моим именем собственным.
   Чёрный ход мне хотелось вовсе не для того, чтобы носить уголь, дрова и помои, а для того, чтобы можно было войти с парадного, и знать это. Ведь человеку должно быть красиво, должны быть живые цветы между лестничными пролётами, и зеркало, и не нуждающаяся в часовом с винтовкой галошная стойка, и дверь не металлическая оборонительная, а испытанная, как обложка любимой книги, которую открываем не глядя, торопясь поскорей добраться до знакомой мудрости, но всегда держим в памяти начальную картинку, название, имя - это ведь они пропускают наверх, к звонкам и табличкам; они определяют, званые мы или пока не очень.
   Человеку должна быть скульптура с архитектурой, и вид из окна, медленное утро и тихий вечер. А побеждает всегда простое, тесное, практичное, экономически целесообразное.

Борьба объявлений

   Не знаю, читает ли кто-то в наше время объявления, расклеенные возле подъездов. Но такое розовое не прочитать было невозможно; хоть боковым зрением да зацепишься.
   В первую секунду я подумала, что нужно позвонить по указанному телефону и сказать неизвестному Сергею, что ничего он мне не должен, пусть не беспокоится, не настаивает такими крупными буквами. Но я предпочитаю не звонить неизвестным; а мало ли найдётся охотников, которые тут же наберут номер и скажут в трубку: "Давай, Сергей, возвращай долг, как обещал." Каждый в наше время зарабатывает как может.
   Вот именно. Этот закон подтвердился во вторую секунду, когда я прочла более скромные буквы про оплату после результата - оказывается, Сергей не задолжал всему миру, а наоборот. Может быть, раньше он возвращал любимого по фотографии (гарантированно в трёхдневный срок), снимал на расстоянии сглаз, надевал приворот. Но времена любви прошли, настало время долгов, и Сергей направил всю свою тонкую энергию в более актуальное и доходное русло.
   Редкая профессия у Сергея. Ему бы не розовые объявления клеить у первого попавшегося подъезда, а, светясь и переливаясь своей поразительной аурой, предложить услуги какому-нибудь крупному банку. Вот это был бы кредитно-ипотечный размах! И оплата после результата соответствующая.
   Иногда мне кажется, что девяностые годы ушли с лица нашей земли не окончательно. Особенно когда вижу расклеенные по городу афиши, приглашающие на сеанс доктора Кашпировского. Доктор Кашпировский, ничуть не изменившийся за последние тридцать лет, смотрит на прохожих взглядом суровым и пронзительным - как с голубых экранов моего детства, когда по одному слову мага и чародея впадали в целительный транс огромные залы недужных. Покрутив в гипнотическом сне кто руками, кто головой, они отбрасывали прочь костыли, как старую кожу, снимали с себя лишний вес, гипертонию и диабет, начинали читать без очков самый мелкий шрифт прямо на сцене. А миллионы зрителей по ту сторону экрана тоже хотели отбрасывать и читать.