Под старину

   Когда в доме большое количество книг - на дальних, мало посещаемых полках время от времени попадаются экземпляры, чьё происхождение туманно. Сама я такую точно не покупала. Значит, подарили. Наверное. Но сильно голову можно не ломать: это у друзей ребёнок проходил когда-то дошкольную подготовку, и там ему дали "Живой счёт". Потом ребёнок вырос, а счёт остался; пусть теперь Игорян по наследству готовится.
   Почему бы и нет, если счёт живой? Мелкая, но заметная надпись на обложке гласила: "Издание Т-ва И. Д. Сытина".
   Я хорошо помню те времена, когда нарочито и внезапно вошло в моду различное "под старину" - вдруг появились в городе вывески со словом "Трактиръ", и кустарные типографии бросились печатать на плохой бумаге целые книги в старом орфографическом стиле. Перевёрнутому сознанию только этого тогда и не хватало. А перевёрнутое подсознание быстро уяснило, что всякое "под старину" есть хорошо, потому что оно было тогда - давно, очень давно, в залитые вечным солнцем сказочные времена, когда реки всюду текли молочные, а по берегам было густо рассыпано изящное монпансье и целый фунт изюму. И больше так хорошо никогда уже не будет, но твёрдый знак в неположенном месте слова - будто бы знак качества, уверенность в правилах жизни, которые должны быть неизменны.
А там уж как получится.
   То, что "Живой счёт" не имеет никакого отношения к известному книгоиздателю И. Д. Сытину и его товариществу, стало ясно с первой страницы, с первого рисунка, на котором явилось во всей красе крепкое семейство Мироновых, живущее в селе Ильинском неведомой губернии в каком-то сказочно далёком году. "Под старину" тиражом в двадцать тысяч экземпляров.

Закутаться в город

   Летний ветер приносит в вечно открытые окна чужие разговоры, беззаботный смех, обязательно в ночь с субботы на воскресенье - слаженный женско-мужской хор: "Мы пойдём с конём по полю вдвоём, мы пойдём с конём по полю вдвоём..." Летний ветер приносит в комнату светлый жар, тёмное тепло, маленькое голубиное перо и натуральный тополиный пух. Такого пухопада здешние места не помнят с прошлого июня.
   Весь город стоит белый и пушистый. Ещё вчера мой сын ходил в поля отцветших одуванчиков, дул до последнего парашюта; а сегодня можно брать прямо с земли охапки тёплого и невесомого тополиного снега. Пух переходит в пух прямо на глазах, и все лужи стоят мохнатые и седые, как ступни хоббита Бильбо Бэггинса в день его второго столетнего юбилея.

Бегущие от грозы

   Репродукцию картины Маковского "Дети, бегущие от грозы" я помню со времён приложения в учебнике русского языка - того самого, где были собраны темы ненавистых сочинений-описаний: на переднем плане картины девочка с энтузиазмом делает зарядку; в нечеловеческом прыжке ловит мяч футбольный вратарь; угнетённые мальчики из капстраны тайком пишут на стене завода слово "PAIX", пока на заднем плане полиция разгоняет забастовку трудящихся... Или вообще куст сирени. Что можно написать для школы про куст сирени? Не рассказывать ведь школе про загаданное желание, про пять лепестков, про первые головокружительные дни полной свободы.
Никто не любил сочинения-описания по заданной картине.
   Но "Дети, бегущие от грозы" по-человечески останавливали взгляд. Напоминали о детстве, которое вот-вот закончится, о коварных гусях-лебедях, о летних заповедных тропинках, до которых осталось всего одно итоговое сочинение.
   "Дети, бегущие от грозы" - одна из самых светлых, искренних и обнадёживающих картин в русской живописи. Так хочется верить, глядя на неё, что эти сестрица Алёнушка с братцем Иванушкой добегут, успеют, и всё будет хорошо.
   Всё будет хорошо. Не могли они настолько далеко уйти от дома, чтобы не успеть; какой из двухлетки ходок-грибник? Куда-нибудь в ближайший лесок за деревней -  уже целое путешествие. Вон и мостик перекинут через ручей человеческой рукой, и поле пшеничное рядом колосится. Забылись, заигрались, увлеклись подосиновиками - такое и не с детьми случается сплошь и рядом. И вдруг - стихия откуда не ждали, от которой теперь только бежать.

Игры и вывески

   Однажды гуляли, и я рассказала Игоряну про игру своего детства - в слова. Все, конечно, помнят: заяц-цена-арбуз-заяц (заяц уже был! нет, не был! нет, был, не ври! не был!).
   Как большинство игр того времени, она очень проста и очень полезна: отлично перетряхивает и пополняет словарный запас. Не думала, что она будет интересна современному поколению, и ошиблась. Игорян игру оценил; сначала медленно, сначала задумывался и лез за словом в карман, и я тоже старалась не говорить слов, которые оканчиваются на нераспространённые буквы (Е, Й), не забрасывала одной и той же буквой (мы в детстве обычно старались измотать друг друга буквой А); потом перестала поддаваться, и мы играли на равных, в высоком темпе, до тех пор, пока я не просила пощады: сколько можно, давай во что-то другое!
Игорян пощады не просил никогда.
   Потом придумали другую игру: Игорян читал на вывесках и рекламах какое-то слово задом наперёд, а я должна была сказать первоначальный вариант. Нет ничего проще! В детстве у меня была такая привычка (подозреваю, что неврологическая) - читать все слова задом наперёд, читать тексты вверх ногами, читать и писать "зазеркальные" тексты. Постепенно я научилась мысленно переворачивать слова любой длины, и не думала, что это умение мне когда-нибудь пригодится. Но вот пригодилось.
   "КСРИБИСОВОН ЙЫНВАЛГ", - медленно и торжественно читает Игорян, шагая по привокзальной площади. И я перевожу моментально и не глядя: НОВОСИБИРСК ГЛАВНЫЙ. "Мама, ты посмотрела!" - не верит Игорян. Никуда я не смотрела, я с детства знаю это сочетание, я читала его в перевёрнутом виде сто раз.
   "ЕОНЕЖОРОМ ОКРАМНИ", -  читает Игорян, на этот раз уверенный в своей безоговорочной победе. Но и это сочетание я знаю давным-давно: МОРОЖЕНОЕ ИНМАРКО, с которым ни холодно, ни жарко. "Мама, ты смотришь!" Да никуда я не смотрю.

Другими глазами

   Июнь выдался летним, но не таким безоблачным, как хотелось бы. Не формальный, а пристальный визит к офтальмологу перед школой показал дальнозоркость. Которая, если не вдаваться в подробности, означает очки. Носить постоянно.
 - Сложные глаза, - сказал доктор. - Но с этим вполне живут.
   Понятное дело. Но когда с этим живёт кто-то - это одно, а когда с этим придётся жить моему ребёнку - совсем другое.
   Нужно было как-то осознать свершившийся факт и принять его. Всегда ведь волнует, насколько хорошо ребёнок видит вдаль. А глаза, оказывается, сложные.
   Впрочем, Игорян отнёсся к новости легко и даже с интересом: ведь Гоша Пятёркин из "АБВГДейки" тоже в очках, и Ёжик из Смешариков в очках, а также Ивашка из дворца пионеров, ловко и научно обоснованно сразивший Бабу Ягу и всю её компанию. Оправу он попросил такую же, как у Гарри Поттера, книг про которого мы не читали и кино про которого мы не смотрели. Я не знаю, откуда Игорян знает. Он весь постепенно становится сложным у себя внутри, а не только глаза. Он любит зиму больше лета.
   И такая круглая оправа не всем ведь идёт, понимаешь? Если что... Но когда примерили, все сотрудники "Оптики" сказали в один голос: идёт, очень идёт. Я и сама видела, что идёт, очень.
Игорян моментально повзрослел. И я тоже, привыкая к его новому образу. Теперь мы вместе смотрели на мир другими глазами.
 - Ночью тоже нужно носить? - спросил Игорян, со всей ответственностью подходя к назначению доктора.
 - На ночь можешь снимать...
 - А вдруг мне в них приснятся более отчётливые сны?
   ...В эти дни мы нашли в шкафу непочатую коробку с гуашью. Ты просто забыл, а ей рисуют, попробуй.
   Удивительно, но Игорян вдруг согласился, и в первый же вечер попробовал на целых девяти листах, и утро следующего дня начал с листа десятого.

"Приключения Васи Куролесова"

   В детстве мне не очень нравился мультфильм про Васю Куролесова, потому что он детектив, а я не люблю - когда милиция залегла в кустах, и мелькают в руках ножики-пистолеты, и сопротивление бесполезно, потому что дом окружён; Рашпиль, Батон, взгляни, взгляни в глаза мои суровые... Это как-то всё больше для мальчиков.
   Я же не знала тогда, что это Юрий Коваль. И когда стала читать много лет спустя, оказалось, что это очень весёлая и смешная книга. Как-то больше для мальчиков, да. Но и я вижу - Коваля в каждой строчке, и это не столько детектив теперь, сколько праздник какой-то.
   "Вот это фамилия! - подумал Вася. - Болдырев! Как будто самовар в воду упал. Наверное, начальник!"

   Игорян хохотал и просил прочитать это место ещё раз. Я вспомнила, что капитана Болдырева в мультфильме озвучивал Юрий Яковлев, голосом металлическим и непримиримым, как он прекрасно умел. И остальные озвучивали лучше всех - как уже никогда не будет ни в каких мультфильмах.

Гоголь напоследок

   Истекающий театральный сезон получился у меня на редкость вялым и невыразительным. Но закрыть его было нужно, чтобы не образовался сквозняк и не надул болезнь. Театр и без того в последнее время всё чаще несёт мне боль - не острую, а едкую, тоскливую, недоумевающую. Что это такое сейчас было? За густым авторским видением, как за дремучим лесом, не разглядеть актёра и его большой внутренней жизни. Но даже не дочитанную книгу нужно закрыть.
   Обычно напоследок я слушаю на летней театральной веранде художественное чтение, и ни разу ещё не была разочарована. Вот и сейчас - "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем". Гоголь напоследок - это хорошо, это напоминание о том, что мы такие, какие есть, и лучше уже не будем. И хуже не будем. А редкая птица даже и долетит.
   Первое, что поразило меня в зрительном зале - большое количество мужчин. За каждым столиком сидели минимум два мужчины, с лицами одухотворёнными и значительными. Отнюдь не студенты и не менеджеры мелкого звена, а зрелые и солидные такие мужчины, которые состоялись во всех краях и областях своей жизни и уверенно тянутся к прекрасному. Аккуратно, медленно пьют они свой чёрный кофе без сливок и сахара, набрасывают пиджаки на хрупкие плечи своих спутниц, ведь дело к вечеру.
   Я не привыкла видеть в театре столько мужчин. Мне всегда казалось, что немногочисленные мужчины приходят туда, чтобы доставить удовольствие своим жёнам и подругам. Или не хотят спорить. Или в чём-то провинились и теперь заглаживают. Это, конечно, всё не так, и мужчины бывают весьма театральны, и тянутся, и потребность в Чехове у них высока, и даже в Островском, и в Гоголе. Да, особенно в Гоголе.
   А мне всё равно думается. После совершенно гоголевской истории, которую рассказал мне хороший ещё со студенческих лет знакомый.

Прогулка без стереотипов

   Большинством голосов считается, что дождь - это плохая погода. Особенно затяжной, особенно летом. Когда утром ждёшь нежного тепла и весёлого света, и длинной преданной тени на асфальте, а выходит промозглая сырость, закрытые окна и непрерывно включённое электричество, как в конце ноября. То сильнее идёт, то тише - без остановки. Пытаешься разглядеть сквозь залитое стекло, есть ли пузыри в лужах? Есть... Значит, на целый день. Плохая погода. Совсем никуда.
Так гласит неразорванный шаблон.
   Однажды мой хороший ещё со студенческих лет знакомый, который за те сто лет, что я его не видела, изменился не очень, съел мороженое "Джемка" и прямо на ходу, среди знойного и многолюдного июньского дня извлёк плоскую фляжку, которая в художественной литературе деликатно именуется "обморочным плаконом", слегка вогнутую такую фляжку - чтобы мужчинам было анатомически удобно хранить её возле самого сердца, отвинтил крышку и сделал небольшой, но очень вдумчивый глоток.
 - Теперь понятно, - сказала я, - почему ты сегодня без машины. - Ты не просто хочешь ходить ногами, ты хочешь ходить ногами и одновременно употреблять коньяк в общественном месте. Удовольствие два в одном?
А он в ответ:
 - Первая предсказуемая реакция. Ты опутана стереотипами, как цепями. А в этой фляжке вода, мне просто удобно так её носить.
   В самом деле опутана... Почему в плоской фляжке не может быть вода? И во время прогулок по жаре пить нужно действительно так - по одному вдумчивому глотку.
   И пока все думают, что дождь - это плохая погода, можно переждать самый безжалостный её ливень, а потом пойти гулять без стереотипов. И видеть из-под зонта, как из-под козырька, все огромные плюсы, самый первый из которых - абсолютно пустой парк. Абсолютно. Как параллельное безлюдное пространство, доброе ко всем нашим странностям. Игорян идёт и хвалит дождь. И я хвалю.

Мой маленький центр

   Наши организмы настолько отвыкли от тепла, что какие-то двадцать четыре градуса на солнце воспринимаются как несусветная жара. И когда вдруг на пути встречается дом-пломбир, хочется потянуть за снежинку и войти ненадолго, просто перерыв. А лето снаружи пусть такое и будет - несуразное и угловатое такое, внезапное и противоречивое, как Анна Адамовна из фильма "Покровские ворота". Чтобы всё возможное распустилось и зацвело в один день - всё в кучу, и большая гроза сверху, с молниями и потопом.
   Но нельзя войти в нарисованный пломбир, ни дважды, ни однажды. И мы на мягких, расслабленных ногах бредём к киоску; они здесь на каждом углу, и возле каждого маленькая очередь - так дружно воспринимают отвыкшие тела двадцать четыре градуса на солнце.
   Этот ваш центр. Так говорят жители новых и современных микрорайонов - таких, что и в рекламе показать не стыдно. Сплошная клаустрофобия, а не город этот ваш центр. Всё заставлено, как свадебный стол - и торт в три яруса, и лебедь жареный, и цельный заморский ананас; всё застроено так, что лишнему парашюту одуванчиковому негде упасть. Теснота, парковки, огораживание... Нет, мы сегодня своим ходом, потому что на машине к вам не проберёшься, только нервы зря потратишь. Вот у нас - такие виды необъятные открываются с большого этажа, такие просторы до горизонта, такие соловьи поют! А воздух! Вы ещё помните, что такое воздух? А тишина и благодать! А парки! Нет, это не у вас тут парки, это у нас парки гулять-не перегулять; не то что этот ваш центр - два часа, и обошли весь, дыша чужими духами и выхлопными туманами.
   Здесь всё близко и всё далеко, шумно и тихо, старо и ново, сто лет знакомо и ещё не открыто. Мой маленький центр. Я здесь знаю, как пройти - наискосок, дворами, подворотнями; спрашивайте меня.

Не против боли, а просто так

   Конечно, мы заходим в аптеку не от полноты своего счастья. Это сейчас у меня так. А в дошкольном детстве был праздничный подъём в душе всякий раз, когда от ворот детского сада мы сворачивали не сразу налево, домой, а предварительно направо, в аптеку. В том маленьком помещении пахло лекарствами, но не страшно, не как в кабинете доктора, а таинственно. И нисколько не пугала выставленная в витрине на уровне моих всё читающих глаз большая чёрная бутылка, подписанная на этикетке: "Желчь". Ужасное слово на ужасной бутылке, но меня-то оно никак не касается.
   И розовая резиновая грелка не касается, у нас дома есть электрическая; и официально одобренная клизма цвета казённой клеёнки; и маленькие толстые банки, которые причмокивали на спину моим несчастным часто болеющим одногруппникам, и они долго потом ходили в сад с круглыми симметричными синяками на спине - как после аккуратной пытки для твоей же пользы. Это и была пытка - стеклом и огнём. Я так не хотела, и мне так никогда не было.
   Я не помню, что покупала в аптеке моя мама, но мне она покупала всегда мелкую жёлтую аскорбиновую кислоту в тёмном флаконе. Сто штук драже сверху были прикрыты очень белой и пушистой, витаминно пахучей ватой - чтобы сто драже лежали уютно и не громыхали; можно принять их в день только три штуки. Это не конфеты - пугали нас взрослые, но как устоишь перед такими жёлтыми? Я принимала больше трёх штук, и ничего страшного не было, и взрослые не так уж много знают.

Мой июнь

   Когда-то я твёрдо знала, что буду жить вечно. И каждый новый июнь подтверждал всем своим трудно заходящим солнцем, розовым и белым клевером, жадно вцепившейся в голое плечо женщиной-комаром: будешь, будешь всегда. Я знала этот закон наизусть, а потом забыла.
   В июне всё только начиналось, сияло где-то впереди. Остановившееся время было счастливым и сиреневым, как пять лепестков; оно исполняло любые желания. А теперь, слушая, как тоскливо и таинственно вскрикивает в тёмных ветвях невидимая и одинокая птица без имени, я думаю о том,что июня стало меньше ещё на один длинный день, ещё на один быстрый год, ещё на одну мгновенную жизнь.
   Обрывки прохожих разговоров, их смех, влетающий в открытое окно, как пух и мух чужой жизни, как потёмки чужой души, как одинокий крик неизвестной птицы... Всё длинно, всё кратко. Всё пройдёт, всё.
   Мой июнь всегда был жёлт юными одуванчиками, чистотелом и акацией, мягок одуванчиками пожилыми и тёплым тополиным снегом. Он был кислым от незрелого крыжовника, пронзительным и острым от первой редиски. К нему липли, как к грибной нежной шляпе, все травинки и листы. Июнь был смешной, как насекомое имя - пенница слюнявая, такой же вездесущий и неуловимый. Он всерьёз относился к самому короткому дождю, к пузырям в луже и совершенно наплевательски - к длинному списку литературы на лето. В июне, лёжа на животе, читали только своё.

Пушкин за скобками

   Можно подумать, что Онегин с Ленским прямо так и разговаривали друг с другом - на стихотворном языке. Прямо так двое молодых людей - одному двадцать шесть, другому осьмнадцать - непринуждённо перебрасывались в быту изящно рифмованными фразами, выделяя соответствующей пунктуацией все замечания и уточнения.
                                     "Куда? Уж эти мне поэты!"
                                     - Прощай, Онегин, мне пора.
                                     "Я не держу тебя; но где ты
                                     Свои проводишь вечера?"
                                     - У Лариных. - Вот это чудно.
                                     Помилуй! и тебе не трудно
                                     Там каждый вечер убивать?"
                                     - Нимало. - "Не могу понять.
                                     Отселе вижу, что такое:
                                     Во-первых (слушай, прав ли я?),
                                     Простая, русская семья,
                                     К гостям усердие большое,
                                     Варенье, вечный разговор
                                     Про дождь, про лён, про скотный двор..."
   Конечно, они перебрасывались прозой. И, вероятнее всего, по-французски. Это Пушкин потом уже специально для нас перевёл - сначала на русский, а потом на поэтический.
И письмо Татьяны перевёл; и все её немногие разговоры с Онегиным, и многие думы о нём. И свои многие думы. Он все наши думы взял и перевёл. А в скобках расставил уточнения - для нас, внимательных и любопытных. Сам-то Пушкин всегда был за скобками.

Городское подсознательное

   Иногда мне кажется, что городское пространство - это сплошной и безнадёжный хаос. Непонятно, почему именно здесь и под таким углом построили это высокий, быстрый и визуально как будто кривобокий новый дом. Он некрасивый и здесь не вписывается. И огромные уродливые рекламы на одной ноге не вписываются, и очень жалко очередной маленький сквер, вырубленный под парковку. И на бронированные двери подъездов невозможно смотреть без содрогания. Всё это делается сознательно, с полным равнодушием к эстетике, удобству, гармонии и красоте.
   Но тем интереснее замечать в городском пейзаже детали истинные, время и место которых продиктовано подсознанием, а значит, их искренность не подлежит сомнению.
   Однажды во время прогулки в непривычную от дома сторону мне попалась на глаза скульптура, изображающая знаменитого с детства мультипликационного персонажа: да это же лодырь и двоечник Вовка из Тридесятого царства, который так мечтал о пирожных и мороженом, так распахивал им навстречу свой необъятный рот... Я помню. Но почему именно Вовка? Почему здесь? Что хотел сказать его автор?
   Автор хотел немного оживить скучную улицу, хоть мимолётно, но всё-таки поднять настроение прохожим - пусть не хмурятся, а пойдут и купят себе пирожное или мороженое, и сами их съедят. Так весело и непринуждённо смотрится в разгар самого буднего дня этот мультипликационный Вовка на троне. И вывеска в том же самом скверике, от Вовки наискосок, над входом в аккуратное современное здание гласит: "Приёмная депутата такого-то". Тихо! Идёт работа с населением.
   Это не специально так получилось. И не было перед установкой скульптурного Вовки никакого слёта Василис по обмену премудростями. И разум наш не всегда в состоянии отделить реальность от фантазии, но подсознание обмануть нельзя, и приговор его обжалованию не подлежит: добро пожаловать в Тридесятое; приготовьтесь износить семь пар железных сапог, чтобы попасть туда.

Трон на колёсиках

   Трон на колёсиках - одна из достопримечательностей нашего города. Всякий желающий прохожий может сесть на него и совместить свою голову со специально нависающей короной: левое, рациональное полушарие мозга совместить с солдатской каской, а правое, творческое - с шутовским колпаком и бубенчиками. И так несколько весёлых секунд. Потом оставить корону без головы и дальше идти своей дорогой.