Как дети

   На выставке игрушек оказались случайно, и сразу стали как дети. Бегали с восторгом от одной стеклянной витрины к другой. Узнавали медведя с молотом напротив такого же деревянного мужика - сюжет незыблемый, вечный. Но глаза уже разбегаются, бегут глаза к вороне с лисицей на фоне огромного, похожего на резную подставку под горячее, солнце. Бегут глаза к зайцу-лыжнику, в медведю-пианисту, и к другому медведю-велосипедисту. И, наконец, к третьему и четвертому медведям за уютной и беспроигрышной шахматной доской.

   Коротали так зимние вечера, вырезали из дерева на забаву родных зверей неизвестные мастера. Создавали берестяные крепкие туеса - мёд хранится в таких не менее ста лет. И хозяйки тоже не дремали - расшивали кропотливым, плотным крестом сарафаны да рубахи, и особенно рушники с красными птицами, которые смотрят друг на друга и всё не могут насмотреться. Возле стеклянного шкафа с костюмами остановились особо, думали и говорили о прочных вещах, о неброском трудолюбии, о мастерстве, которое само идёт в умелые и упорные руки. Самой минимальной форме придаёт максимальное содержание. Ищет без конца.

   Так была найдена и дымковская игрушка - то расписная дама, то кавалер в шубе. А там двое в лодке в ромашковых рубашках, и конь, и козёл в лаптях, и другой козёл - в санях, и, наконец, козёл третий, в сани запряжённый. И кентавры с деревенскими бородатыми головами, и Маша с медведем, и неудержимые гармошки, и толстая белая птица-свистулька в кокошнике, и всевозможные кони, и непременно самовар... Тёплая, яркая глиняная жизнь, разноцветная дружная круговерть.

   А были ещё мастера, которые додумались до Гжели. Додумались до рыбы с городом на спине, до блюда, до часов и чайника. Додумались до людей с баяном и балалайкой. И особенно додумались до усатого кота с человечьими глазами. Который всегда начеку.

   А для полного удовольствия нашли мы напоследок Палех. То царевич, то Жар-птица, то чудо-терем и гривастые тонконогие скакуны...

   Так и ушли счастливые. И потом ещё были как дети какое-то время.

Из времени в вечность

   Конечно, после Пушкинского музея да после Эрмитажа, в нашем Художественном египетская выставка смотрелась не столь монументально. И тем не менее атмосфера загробности ощущалась вполне. В низких сумрачных залах с массивными чёрными колоннами было душно, как в камере пирамиды, где лежит безбедно и покойно вложенная, как самая малая матрёшка, в несколько слоёв саркофага почётная мумия Верхнего Царства.

   Древние египтяне не знали, что на смену их вечности придёт просто время, и почётные мумии начнут странствовать по музеям. В загробном мире нарушится вековое спокойствие и размеренность, и население массово обратится к стражу весов Анубису: как же так? а мы? мы так не хотим, примите меры. Кругом пойдёт шакалья голова стража. "Граждане, дорогие, - взмолится Анубис. - Я-то что могу? Мне тоже жалко нашей дорогой вечности, но скажите спасибо, что хотя бы время ещё не закончилось. Подумайте, что будет после времени."

   И замолчат, призадумаются человечьи души, притихнут ещё не взвешенные сердца. 

Но пока ещё не закончилось время, можно смотреть в душных и сумрачных залах на вечность. На каменный кусок плиты очень приятного сливочного цвета, плотно заполненный фигурами, предметами, знаками - раз и навсегда. Вот похоронная процессия, вот плакальщицы с длинными заломленными руками. Вот мумия, которую сзади уже обхватили  загробные заботливые руки и тянут куда-то за пределы, где уже ничего нет, кроме воображения.

   Ценным экземпляром выставки были ноги из розового гранита. По древнеегипетским меркам, статуя полноценная, потому что на боковых стенках сидения сохранилась надпись: корабельный мастер Ухау, он же жрец при пирамиде Хеопса. Человек значительный, которому нипочём и 26 веков своей эры, и неполный 21 век эры нашей. Бывают на свете ноги самодостаточные,  никаких дополнений и пояснений не требующие. Иногда, чтобы сделать себе имя, вполне достаточно ног.

   В самой маленькой и тёмной комнате посмотрели ролик: искусственный интеллект сообразил и показал, как выглядели жители Древнего Египта - женщина и мужчина. Получилось очень умно и реалистично, а через год будет ещё реалистичнее.  А ещё через сколько-то лет изображение сойдёт с экрана и создаст цивилизацию. В реалистично придуманной дельте Нила. На реалистично придуманной планете Земля.

Жители лета

   Почему-то кажется, когда приходит очередное лето, что на этот раз оно точно никогда не закончится. Те, прежние, заканчивались, а вот это - навсегда.

   Лето будет бесконечно своими закатами, зноем, запахом разнотравья, внезапными крупными дождями. Прочной зеленью, на фоне которой сменяют друг друга поколения цветов, ягод, яблок. Никогда не подводят многодетные кабачки. Домой их несём спокойно и уверенно, как носят, должно быть, поросят с рынка. И даже свежая, в неокрепшем мундире, картошка, не даёт усомниться в бесконечности летних дней.  И заметно покрасневшая рябина не предвещает неотвратимых перемен. А потом...

   Вдруг столкнёшься лицом к лицу с божьей коровкой, которая замерла на подоконнике - думает, как сюда попала и как теперь выбраться. А выбраться необходимо, ведь там, на небе, остались одни божьи телята. Вот, смотри, открываю окно.

   Почему-то коровка в горошек, а не картошка и кабачки станет последней каплей. Будет означать, что не вышло и на этот раз. И лето закончится.

   Лето пройдёт. И пройдут все его милые жители: яркий гриб в сосновом лесу; довольно прыткая толстая жаба с древними глазами; поразительная гусеница, ненасытно поедающая пастью лист, но именно поэтому будущая бабочка. Давно уже бабочка - где-то там, в глубине бесконечного лета, которое почему-то снова прошло.

Природа делает водопады

   Природа делает водопады в своих потаённых местах, в лесах и горах. Но люди всё равно как-то пробираются, находят тропы. Придумывают поверье, что если постоять под водопадом, исполнится заветное желание. Главное - донести это желание, как зажатую в кулаке золотую монету. Не потерять во время испытаний, которые на пути к водопаду, безусловно, предстоят. Придётся и в гору лезть, и балансировать на переброшенных через таёжные ручьи сухих стволах, перебираться по замшелым камням, где-то и оступиться. Но это редкость, ведь все ловкие.

   У всех в этот момент на тропе лёгкие, гимнастические, как у акробатов тела, у всех послушные ноги. Все целеустремлённые и неутомимые. Толком никто не знает, почему горизонтальная вода желания исполнять не умеет, а вертикальная может. Но так уж решили люди. А природа сделала водопады. Для тех, кто доберётся с желанием в кулаке, кто встанет под сильные, светлые, очень холодные струи.

   Прежнего человека те струи смоют без следа, и откроется под старой оболочкой человек совершенно новый. Такой сначала хороший, что никаким исполнением желаний его не испортишь.

   Но сразу человек не пойдёт. Сначала он присядет на корягу или камень, обалдевший и обессилевший. На краю чаши, которая полна, и всё никак не наполнится. Сколько ни лей в неё откуда-то сверху таинственной, вертикальной, исполняющей желания воды. 

   Ну, так что? Идём? Исполнится ли?

Уже исполнилось.

Сова и озёра

   "Кедровая сова" - название глухое, лесное, в дождливый вечер мрачновато-прохладное. Но завтра-то обещали солнце! Здесь останавливаются те, кто хочет посетить Ивановские озёра - известный далеко за пределами Орджоникидзевского района республики Хакасия памятник природы.

   Пока располагались да ужинали, в соседнюю юрту прибыл целый микроавтобус бодрых, одетых в спортивное людей среднего возраста. У юрты свойство: снаружи кажется небольшой, а внутри пятое измерение. На крыше стеклянный купол, для лучшего понимания: ещё ночь идёт или уже наступило утро?

   Кстати, про утро. Хозяйка "Кедровой совы" Аня посоветовала выходить к Ивановским озёрам как можно раньше, пока на тропе безлюдно. Всего Ивановских озёр четыре, но самые посещаемые из них первые два. Третье же и четвёртое, сказала Аня, лучше смотреть с горы и в лес не углубляться, потому что там, по проверенным данным, живёт медведица с медвежатами.

   Так и сделали. Долго ехали по сумрачному утреннему лесу. Ехали сквозь село Приисковое, в которое туризм уже немного пришёл, а старый, заброшенный рудник ещё не выветрился.          Наконец, на берегу мелкой студёной речки обнаружили начало маршрута, карту с предупреждением: остатки пищевых отходов могут привлечь медведей. Значит, не байки про третье-то и четвёртое. А может, и про первое со вторым.

   Но вскоре медведи были забыты. Тропа вилась живописно и непринуждённо, километры промелькнули и вот - первое Ивановское озеро! Молчаливое, глубокое. Прямо у берега, в густой прозрачной воде стояла неподвижно очень большая рыба, густо росли на берегу кремовые колокольчики. Белый и длинный, как сливочная тянучка, лежал на дальнем склоне ледник. Засмотрелись мы на него, удивились.

   Не знали ещё, что когда вскарабкаемся по склону, прыгая по большим камням, когда проберёмся по указателям сквозь густые заросли, откроется второе Ивановское озеро, с обширным ледником прямо на берегу. Толстый, в самый жаркий день не тающий язык висел прямо над водой. А нам нужно было выходить ещё раньше, потому что именно на втором озере настигла нас многочисленная туристическая компания, от которой немедленно отделилась группа одержимых. Одержимые полезли на ледник и стали фотографироваться в прыжке. Вечный снег крошился и стонал. А один человек на берегу разделся и с ужасным криком кинулся в ледяную бирюзовую воду. Две секунды продолжалось купание, но друзья успели снять видео.

   На месте медведей я бы не вышла даже на тонны оставленных здесь пищевых отходов. Я бы забилась поглубже в кусты с книгой Дарвина о происхождении видов.

   А впереди оставалась ещё Главная гора, с видом на третье и четвёртое озеро. Собрав остатки сил, частично восходила я, а местами и карабкалась по крутой тропе, которой не было конца и края. Надо было остаться внизу, хватило бы мне первого и второго, но... Не поворачивать же назад, когда столько пройдено. И вот уже кто-то внутри меня пришёл на помощь, открыл ещё одно дыхание и ловко управляет не очень послушными уже ногами. Только никогда эта тропа не закончится...

   Тропа закончилась. Сейчас, одну минуту... А лучше две. 

   Весь мир на ладони, ты счастлив и нем. Вот что это такое. Древний мир, на который то набегает большое облако, то вовсю светит солнце. В котором люди проходят, а времена года возвращаются.

   Свежая, полная сил, со скандинавскими палками в руках, взошла на вершину семейная пара лет семидесяти. И они тоже смотрели на мир. И все смотрели. А ведь ещё спускаться, и снова спускаться, и возвращаться обратно столько-то километров.

   Но кончились и эти километры. Вечером я лежала на кровати в юрте "Кедровой совы", смотрела в небо сквозь стеклянный купол, а существо моё гудело каждой мышцей - и глубинной, и поверхностного залегания. Как встану завтра утром?

   А завтра утром я, как ни в чём не бывало, встала и пошла.

Множество воды

   А помидоры здесь в почёте, и даже увековечены, потому, что лежит город Минусинск в Минусинской котловине, как в чаше. Восточная Сибирь таким образом немного смягчается, отсюда и помидоры. Но если случается дождь, Минусинск раскрывает во всей красе тайну своего имени. Здешняя река Минуса переводится с тюркского как "множество воды".

   О, да. Великое множество. Улицы текут после дождя быстро и полноводно, машины медленно пробираются вплавь мимо деревянных домов старой архитектуры, в каждом из которых, без сомнения, наравне с людьми проживают высокие резиновые сапоги всех возрастов и размеров.  Не исключено, что у кого-то припасена и лодка. Нужно ведь и продуктов питания прикупить, и забрать заказ из "Озона". Текут, бурлят улицы, как будто именно в этом районе находится абсолютное дно котловины.

   Минусинск - один из старейших сибирских городов, когда-то здесь жили ссыльные декабристы. Наверное, им казалось, что они попали на край земли. А до края-то ещё вёрсты и вёрсты... Если он вообще существует, этот край.

   После большого дождя хорошо дышалось на старых улицах. В городском парке очень приятно было обнаружить выставку детских рисунков, посвящённых истории Минусинска. Яркие, характерные, они понравились все до единого.

      А дом купца Вильнера увидели неподалёку и в натуральную величину. Теперь в нём расположен колледж культуры и искусства.

   Дом купца Вильнера был заброшен много лет, но теперь возродился. Настолько, что его называют иногда "сибирским Эрмитажем" - сравнение хоть и от всей души, но довольно неуклюжее. Здесь другие совсем места, и другие текут многие воды. Здесь царят сны декабристов о потерянном и дорогом. Здесь купчиха Белова на рынке совершает по списку все свои покупки. А купец Гусев лично руководит разгрузкой стекла.

Мифологический угол

   Как же не посетить Шушенское, если до него рукой подать? Уголок мифологии моего детства. В Колхиде висело золотое руно - цель и мечта Ясона и его команды. А в селе Шушенском ссыльный Владимир Ильич зашил в валенки нелегальные статьи. Да-да! И переправил в Астрахань старой революционерке Книпович, у которой партийные клички, между прочим, были такие: Дяденька, Дедов, Бабушка. Может ли кто-то объяснить просто и доходчиво, почему я не помню хорошенько, что было в прошлый понедельник, а Дяденьку Книпович помню так, будто сама переправляла ей секретные валенки с двойной подошвой?

   И золотое руно, и шушенские сюжеты одинаково глубоко проросли в сознание, сформировали его рельеф. Но только в Колхиде я не буду никогда, а Шушенское как раз по пути. Далёкое сибирское село, как и было сказано. Я думала: сейчас увидим избушку с мемориальной доской, ныне музей. Но всё оказалось не так. 

   В современном селе Шушенском действует огромный мемориальный комплекс, представляющий, как выглядело старое Шушенское в конце 19-начале 20 века. Целый отдельный тёмно-деревянный мир. И лавка с товарами там была, и трактир, и администрация, и даже тюрьма. И везде можно зайти, смотреть утварь, смотреть уклад, смотреть, что там было у кого по хозяйству. Коромысло и лошадиную дугу назвал Игорян уверенно, а вот козлы (дрова пилить) пришлось ему объяснять. Посуда, утюги тех лет, детские игрушки, журавли-колодцы, мутноватые и правдивые зеркала... Не уголок мифологический, а целый угол.

   Дом с мемориальной доской оказался просторным, зажиточным, крепко-крестьянским. С геранями во всех окнах. Милейшая смотрительница охотно пояснила: нет, вот здесь жили хозяева, а постоялец Ульянов, чтобы никого не беспокоить, ходил с отдельного крыльца, а жил вон в той комнате.

   Та комната была попроще хозяйских, но тоже ничего. Простой, домотканый уют. Сиди за столом с зелёной лампой и пиши себе крамольные статьи на тонкой бумаге сколько влезет. А устанешь писать - бери с полки и читай запрещённую литературу.

   Время тогда текло медленно. Неделями, а то и месяцами тянулась почта из Сибири, а статьи нисколько не портились, как будто в мире от почты до почты совсем ничего не успело произойти. 

 - А шкаф? - спросила я у милой сотрудницы музея. - Этот шкаф тот самый, в котором жандарм производил обыск?

Я подумала, что нас должна связывать единая детская мифология, и не ошиблась.

 - Вы имеете ввиду рассказ Зощенко? - немедленно последовал ответ. - Шкаф в другом доме, где Ленин жил уже вместе с Крупской.

   Да, да, именно Зощенко! Рассказ, в котором персонажи разговаривают как герои мультфильма.

"Но незадолго до конца ссылки в избу, где жил Ленин, пришли жандармы. Они сказали:

 -  Вот что. Сейчас мы сделаем  у вас  обыск. И если найдём  что-нибудь запрещённое   царским   правительством,   то   берегитесь.   Тогда,   вместо освобождения, мы оставим  вас в этой глухой деревне ещё по крайней  мере три года"

   Там низкорослому жандарму Ленин предложил стул, чтобы он начал осмотр с верхних полок. А вся нелегальная-то литература была внизу! Я помню даже воспитательницу Любовь Николаевну, которая нам про это читала, примостившись после полдника на голубом детском стульчике.

"Пятую полку жандарм стал осматривать уже не так внимательно. Тем более, что толстый  жандарм, стоявший  у дверей,  начал вздыхать и хандрить. И даже сказал своему приятелю:

- Ох, как долго идет обыск... Я устал и кушать хочу.

Маленький жандарм говорит:

- Скоро пойдём обедать. Вот осталась последняя полка. Ну, да, наверно, и на этой полке у них ничего нет, раз во всем шкафу ничего не обнаружено.

Толстый жандарм говорит:

- Ясно, у них ничего нет. Пойдемте кушать."

 А дома, значит, было целых два. Второй оказался домом вдовы зажиточного крестьянина. С широким крыльцом и деревянными колоннами. Интересно было почитать в исторических документах, как в помощь по хозяйству революционной чете была поставлена крестьянская девочка-прислуга. Жалованья ссыльному Ульянову полагалось в месяц 8 рублей, и если деньги задерживались, Владимир Ильич писал в соответствующие инстанции о непорядках, был недоволен.

   В доме у ссыльного семейства коротали вечера другие ссыльные. Пели песни, читали стихи, спорили, играли в шахматы и шарады. Зимой катались на коньках на речке Шушь... Славно, славно можно было поправить здоровье в дальней сибирской ссылке. А в перерывах писать статьи, хитроумно зашивать их в валенки. А потом месяцами неторопливо и спокойно ждать от надёжной Бабушки Книпович вестей, как будто это просто игра такая: всё в порядке, держу ноги в тепле, полёт нормальный.
 

Отколоть всё лишнее

   Туман был намазан толстым слоем на Енисей, как лёгкое, пухлое масло. От этого казалось, что река лежит неподвижно, как бесконечный королевский бутерброд. А чтобы мир казался ещё белее, по другую сторону дороги встала мраморная гора. У её подножья были разбросаны причудливые куски, похожие на колотый сахар.

   Если стучать мрамором о мрамор, выйдет очень аппетитный звук. Выйдет мысль о первом человеке в мире, который догадался отколоть от дикой мраморной глыбы всё лишнее и достать из неё на белый свет прекрасное творение. Как будто не из камня сделанное, а из живого материала, только вечного. Наполненного мягким внутренним светом.

   И вот прямо здесь, в этой горе, томятся многие непроявленные творения, терпеливо ожидая своего мастера. Может, когда-нибудь и дождутся. Но пока здесь обосновался экстрим-парк "Мраморка". Говорят, что где-то там на скале, прямо над бездной, подвешена кровать, на которой всякий желающий может провести ночь. Почти как у Пушкина, только без царевны и королевича Елисея. Так ведь у Пушкина - сказка, а здесь - за отдельную плату экстрим.

   Долго перебирала я белоснежные обломки. Выбирала, какой из них увезу домой, на память. Моя слабость и моя привычка. Куски попадались большие и малые, и нужно было дождаться такого, который сам попросится. Нужно угадать.

   Попросился весомый, поблёскивающий на сломе, как иней. Хорошо встал он потом на книжную полку, уверенно. Как вечный осколок того белого утра.

   И дорожка там была бело посыпана мелкими мраморными камушками, похожими на конфеты парварда. Не мог, не имел права не появиться на той дорожке откуда ни возьмись совершенно непроницаемый чёрный кот. Знал кот, что смотрится, можно даже песню не заводить. Почти как у Пушкина. Только у Пушкина - сказка, а здесь - сувенирная лавка и кофе с собой.

   А я -  первый человек в мире, который догадался: если встала на твоём пути неясная глыба, отколи от неё всё лишнее, и получишь Пушкина. Который знает всё.

Крупнейшее покорение

   Пришёл дождь, и густой туман пал на Саяны, пал на весь Енисей. Волшебная, первобытная картина. Но ведь хотелось ещё посмотреть на грандиозную, крупнейшую в стране Саяно-Шушенскую ГЭС, она и была главной целью путешествия в эти края. А ГЭС-то просматривалась очень слабо, тонула в дымке, в ранней вечерней мгле. Сыро было и безлюдно. И многофигурная скульптурная композиция "Покорителям Енисея, первостроителям Саяно-Шушенской ГЭС" казалась почти живой. Сейчас зашевелятся и пойдут по своим важным и нужным делам все эти люди в простой и надёжной одежде. Чем стоять на  месте, лучше ещё что-нибудь покорить. Не ждать подходящей для покорения погоды (она может вообще никогда не наступить), а задумать и сделать.

   А дождь всё моросил, и ГЭС в тумане скрылась окончательно. Пришлось ехать ночевать на базу. 

   Несколько домиков стояли в ряд под крутой горой, заросшей сплошь диким хвойным лесом. Нетронутый таёжный воздух стоял кругом. И тишина. Есть тут кто-нибудь? Ау.

   Но вот в ранних сумерках обозначился молодой и бородатый человек, по виду рыбак и охотник. Оказалось, что это хозяин и есть. Больше никаких людей поблизости не было. Зато в просторном вольере перемещался легко и грациозно крупный олень, похожий на прародителя одного из коренных малых народов.

   Сваренная из металлических труб буква П обозначала, что здесь есть вход в тайгу, и даже тропа. По брёвнышку через ледяной ручей, а потом круто вверх, в мрачную мглу. Идти туда в дождь да полутьму очень сильно не хотелось. В домик, в домик. К теплу, к свету. К чаю и бутерброду.

   Всю ночь дождь по крыше стучал беспросветно. Но утром вдруг перестал, и это был подарок. Припасённая специально для завтрака свежайшая форель умеренного посола была отложена в сторону. Потом, потом.

   И вот в раннем, сером, тёплом, пропитанном душистой сыростью мире предстало перед нами творение рук человеческих во всей красе.

   Даже издалека, с разрешённой смотровой площадки, грандиозное. Удивительное. Внушительнее египетских пирамид. Потому что пирамиды построили люди не нашей эры, с ногами и лицами в профиль, с телами анфас. С головами птиц и зверей. Люди из очень далёкого Древнего мира, который успел исчезнуть под толщей времени задолго до того, как в мир таёжный и речной пришли первооткрыватели и первостроители. Он кажется сказкой, преданием о фантастических, таинственных персонажах. И мы никогда не узнаем, как они сумели так сложить огромные каменные глыбы - правильно, ровно, в высшей степени инженерно.

   А как строили покорители Енисея - знаю. Вот ведь стоят все их семь фигур, как на ладони: геодезист, геолог, проектировщик, инженер, сварщик, строитель, энергетик. Им сейчас всего-то по восемьдесят лет. По девяносто. Пусть даже и по сто. Можно ещё покорять и покорять.

Туман и мечта

   И тут степь как-то внезапно закончилась, будто провели черту, а на границе поставили, как ворота в другой мир, город Саяногорск. Сразу открылись, пошли горы. Саяны, которые я давно мечтала увидеть. Открылся долгожданный Енисей.

   Очень метко и ясно получалось у древних людей давать имена и названия. Они смотрели в самую суть, видели душу даже в неодушевлённом. Вот и племя, которое когда-то населяло эти места, не подкачало. И Саяны во веки веков - именно Саяны. Сочетание звуков рисует рельеф. Вершины и впадины; хвойные горные бока, ледники и водопады; настоящие звериные тропы, дикие ягодники и рыбные озёра. Поставленные рядом внутри горного имени А и Я как вдох и выдох, как вопрос: "А я?" А что я?

   Я рада, что моя мечта сбылась. Сказку северных народов напоминают Саяны - про медведя, росомаху и соболя. Про те времена, когда звери и птицы умели говорить, а человек только ещё учился. 

   Идёт Саянам их имя. И Енисею очень имя идёт, очень имя течёт. Означает "Большая река". И это чистая правда: река большая. Спустилась я по светлым камням к самой воде, окунула в Енисей руки. Холодный. Сурово здесь, величественно. Хорошо сочетаются друг с другом Саяны и Енисей. Очень страшное количество лет всё было здесь только так: вода, тайга и камень. Об этом нравится думать.

   Особенно если тучи и дождь, внезапный и никому ничего не должный. И вот уже большой туман скрыл Саяны, а Енисей из Большой реки превратился в молочную. И если бы сейчас были сказочные времена, я прилежно бы училась человеческому языку у птиц и зверей, чтобы подобрать хоть какие-то слова. А так просто молчала, пропуская сквозь пальцы Большую реку Сибири. Там где она впадает раз и навсегда в свои горы.

Вода, в которой не зачитаешься

   Забыли взять художественную литературу, чтобы почитать её, сидя в озере Тус. Ведь про озеро Тус известно, что концентрация соли в нём такая же, как в Мёртвом море. А значит, обязательно нужно посидеть с книгой в уникальной такой воде. И всем показать своё сидение на фотографии. Чтобы сквозь экран чувствовалась густая и плотная целебность происходящего. 

   Великая целебность. Пять дней, гласит поверье, всего лишь пять дней достаточно провести на озере Тус, чтобы целый год потом не знать проблем со здоровьем. Потому что ведь там и грязи, не сбрасывайте их со счетов. Совсем неподалёку, в той же степи, лежит пресное озеро Киприно. Вот так окунёшься сначала в сумрачные, лечебные воды, потом закрепишь результат в светлых - и получишь совершенно гладкое, новое тело, без боли и хруста, крепко и спокойно спящее по ночам.

Когда по пути такое озеро, как же в нём не поплавать сидя? А вот и указатель.

   Весь берег озера Тус был уставлен палатками так густо, будто население местное и всех соседних областей приехало сюда не меньше, чем на пять дней. Население преимущественно возраста чинного и мыслящего: кто о коленном суставе, кто о поясничном отделе, а кто и о шейном остеохондрозе. Попадались на берегу люди с закрашенными грязью локтями и животами. А возле самой воды на самодельной скамейке сидели рядком, как голуби на изгороди, совершенно чёрные мужчины, закрашенные грязью с ног до головы без единого просвета. Чтобы вылечиться сразу, от всего и с опережением.

   Издалека было видно, как заходят в озеро купальщики - медленно и осторожно. Окунаются аккуратно, и даже не все плывут, сидят по шейку отрешённо. Или негромко переговариваются, прислушиваются к себе. Никто не брызгается, не ныряет. Соль ведь.

   Но я решила сразу, что поплыву, и куда-нибудь подальше. Вода у самого берега была черна от чудо-грязи настолько, что потребовалось некоторое усилие и мужество, чтобы в неё войти. Раз уж приехали на самое целебное в этих местах озеро - надо идти. Плыть, чувствуя, как вода выталкивает тело на поверхность, будто я Буратино. Делай что хочешь в такой воде - лежи, сиди, стой, как огурец в банке с рассолом. Только книжкой здесь не зачитаешься.

   Если выйти из такой воды на берег, вся кожа немедленно покроется густым белым налётом. Очень может быть, что где-то здесь неподалёку в озере Киприно и чудесная вода, но мне и простая подойдёт, из берегового душа, и поскорей бы. Какое счастье, что там есть свободная кабинка!

   Хорошо однажды приехать на озеро Тус. А ещё лучше - побыстрее уехать с него к другим озёрам. Пусть не болеют целый год люди, которые сумели пробыть здесь пять дней подряд. Но мне ведь тоже зачтётся время, которое я плавала, сидела, стояла? И я смогу использовать этот маленький эпизод лета примерно в конце ноября.

Белё

   Моё второе озеро этим летом было Белё. Столь же мягкое и плавное имя, как пейзажи Хакасии - уже знакомые глазу акварельные просторы, нежные расцветки, по которым глаз успел за два года соскучиться, и теперь на полную катушку отдыхает.

   А Белё - это совсем новое в моей жизни. Как местные новости на хакасском языке; их вдруг поймало, выхватило из пространства радио там, где вообще ничего не ловилось. И новости тоже идеально сочетались с древними видами, очень подходящими для съёмок фильма-сказки про всадников и ветер. Про гордую и прекрасную девушку, и нехорошего какого-нибудь персонажа, и отважного юношу-победителя.

   Просторный, солнечный, несуетный мир. Я бы на месте Белё тоже его выбрала, если бы родилась озером. А мир бы расставил вокруг невысокие, милые, перетекающие друг в друга  горы. Но только чтобы одна из них обязательно была горой Предков, и чтобы там в потайном месте жил шаман.

   А мир бы повесил в небе лёгкую дымку облаков, смешал бы в воздухе аромат сотни трав, и так замер. Картина завершена. Теперь можно полюбоваться несколько сотен лет, а потом придумать новый жанр: добавить на берегу базы и баню "У Ильича", из которой вылетает раскалённый человек и прямо с деревянной лесенки бросается в прохладные, глубоко минеральные воды.

    Можно пририсовать и мои ноги. Как они вошли и обрадовались прозрачной воде. А если в лодке заплыть на самую настоящую глубину, то будет ещё и бирюзово. Будет восторженно, а на вкус горьковато, хлоридно-натриево и магниево. Будет желание пропитаться озером Белё так, чтобы хватило потом на целую зиму, которая всегда у нас не за горами. Даже если в этих горах живут самые могущественные на свете шаманы.

Пустое

   Этим летом плавала я в семи озёрах. И первое озеро называлось Пустое.

Мы знакомы с Пустым очень давно, как одну из жизней вместе прожили. В очень ветреный тот, далёкий августовский день приехали мы на пустой берег Пустого, и дочке исполнился ровно год. Ровно за две недели до этого события она научилась ходить, и рвалась теперь в каком-то первобытном восторге из рук деда - прямо в волны, опять и опять. Прямо в стихию до неба.

   Знать бы, как переживает годовалый ребёнок этот первый свой, открытый мир. Весь этот космос, состоящий из ветра, волн и надёжных взрослых рук. Никогда не узнаем. Никогда не вспомним.

   А в тот день я точно думала о другом. Я думала: подольше как-нибудь с дедом походи в прибрежной волне, дитя моё; не очень скоро обо мне вспомни, пожалуйста. А я пока в сторонке тут искупаюсь. Случаем надо пользоваться.

   Мне казалось, что так будет всегда. Что дочке будет год и через десять лет, и через сто. А вышло всё по-другому. Но такого ветреного дня на Пустом у меня не было больше никогда.

   Однажды я его переплыла, и довольно непринуждённо. Не в самой широкой части, но чувство другого берега испытала. Не такого удобного и солнечного, как тот, наш - камышового, осочистого, дикого, как необитаемый остров. С другой стороны всё выглядит по-другому.

   Обратно вернулись по суше, как благоразумные. И ту часть береговой линии я как будто нанесла на карту своей души.

   Я знаю Пустое наизусть. Все его сосны и шишки, и стук дятла в осенней тишине, и белое зимнее безмолвие. Знаю, как пройти в огромный дикий малинник, в котором к августу будут проложены вдоль и поперёк такие широкие и уверенные тропы, будто здесь были медведи. Но кто знает, может, и были. В посёлке говорят, что медведи в последнее время сильно распоясались, и в окрестностях были замечены неоднократно. А Пустое - это ведь и есть окрестности.

   Только не субботним летним и тёплым вечером. Особенно не субботним. В субботу вечером здесь будут палатки, и возле каждой обязательно - громкая, однообразная, бьющая дубиной по голове музыка. Сколько палаток, столько и музык. Я насчитала пять разных, но почти одинаковых, стоящих почти вплотную друг к другу. Может, это было какое-то тайное состязание: кто лучше и убедительнее съездит на природу? Уступать не хотел никто. Впрочем, один человек там даже поймал у самого берега довольно крупную рыбу, и радовался как ребёнок. И всех приглашал радоваться.

   И я решила, что тоже так буду. И буду плавать. Что всё - пустое. Всё - Пустое. Вот вода, вот закат. Вот другой берег, который я когда-то открыла. И кажется, что всегда так будет - и через десять, и тем более через сто лет.

Жемчужина в угле

   Говорим "Кузбасс", подразумеваем "уголь".  Пласты и пласты спрессованного времени. А возле посёлка Тисуль пласт залегал совсем особый. Легендарный залегал недалеко отсюда пласт. О чём свидетельствовал сначала просто камень, а потом для верности добавили к нему ещё большой разноцветный плакат на высоких ножках. Камень сер, неприметен, с дороги его не всякий заметит, а крупными буквами "Место рождения легенды" бросается в глаза издалека. Притормози, путник. Разве не интересно, что за легенда здесь родилась?

   Путаясь ногами в пестроте полевых цветов, пробралась я к месту, где камень гласил. Где плакат дополнял: "Тисульская жемчужина. В 1969 году недалеко отсюда, при разработке угольного пласта, было обнаружено захоронение. В двухметровом мраморном саркофаге лежала прекрасная молодая женщина. Исходя из возраста угольного пласта, в котором был найден саркофаг, женщину похоронили несколько сот миллионов лет назад. Согласно легенде здесь и есть колыбель человечества."

   И потянуло в полях Гоголем, повеяло Ильфом, прошумело в травах Петровым... Знаете ли вы на Земле место, где качается сотни миллионов лет колыбель человечества? Поезжайте в Тисуль и спросите. Нет, вы поезжайте, и вы спросите. 

   В то время, когда планета дышала ядовитыми газами, истекала магмой, в муках рождала горы, но не могла решить, быть ей пригодной для жизни или всё-таки воздержаться, совсем недалеко от этого места...

   Известно, что жемчужина образуется из песчинки, случайно попавшей в раковину. Может, и с тисульской вышло так же? Но нигде - ни на камне, ни на плакате с обратной стороны - не было сказано об этом ни слова. Даже самыми мелкими буквами. Не придумал ещё весёлый человек, непринуждённо жонглирующий эрами, как тарелками, что стало потом с прекрасной молодой женщиной и мраморным её саркофагом.

   Но недалеко от этого места и сейчас можно найти кое-что. Родник Любви - так называют его местные жители. Проезжий люд набирает здесь ледяную воду во все свои бутылки, привязывает на дерево цветные ленточки - дар духам здешних загадочных мест. Иные впечатлительные гражданки привязывают вместо ленточек даже некоторые предметы своей одежды. Чтобы духи наверняка заметили и выделили им лично порцию любви чуть больше обычной, чуть крепче обыкновенной. Такой, чтобы наверняка хватило на несколько сот миллионов лет.

Торговали хлебом и скотом

   Как и многие небольшие сибирские города, Мариинск - бывший купеческий. Что подтверждает не только сохранившаяся архитектура исторического центра, но и прочно восседающая на видном месте скульптурная фигура купца. Все характерные черты фигуры прописаны такими крупными буквами, что и безграмотный прочтёт: уж если пузо, то пузо от всей души, если борода, то фамильная, передающаяся из поколения в поколение; в каждом сапоге можно спрятать по небольшому заводу - полотняному или кожевенному. Лицо при этом волевое и целеустремлённое, а руки, видно, много раз били по таким же рукам, и всегда держали нерушимое слово купеческое.

   Купец - свой в этом старом городе, где время основательно прошлось по крышам и фасадам, но не смогло стереть ни кованых украшений, ни причудливой деревянной резьбы. Следы и отголоски другой жизни, которая кипела ничуть не меньше нашей. По широкой улице ехали экипажи и гружённые товаром телеги. Услужливые и ловкие приказчики в лавках отмеряли аршином ситец и сукно, отвешивали - кому фунт изюма, кому пуд соли. А купцы не собирательными были скульптурами, они носили свои имена. И многие из тех имён известны, благодаря пояснительным табличкам на фасадах старых домов. Лаконичные и остроумные надписи на них привлекают не меньше (а может, даже и больше) архитектурных подробностей прошлого и позапрошлого века.

   Говорят, что эти таблички созданы по инициативе сотрудников местного музея. Милые сотрудники! Неутомимые и неравнодушные хранители времени. Вы сделали лицо своего города особенным, узнаваемым. И теперь я навсегда запомню, что именно здесь, в Мариинске, вот это каменное здание принадлежало мещанке Шитиковой А. В., первый этаж коего арендовал купец Ольшевский Т. Л.

   Крепко и спокойно спалось жителям Мариинска под плюшевыми одеялами, на варшавских кроватях. Мягко ходилось им по плюшевым коврам.

   А в этом бирюзово-белом особнячке уютно расположились Абрам Моисеевич и Спринция Моисеевна Гуревич. Не брат ли с сестрой? Торговали они хлебом и скотом.

   В деревянном доме с обильной пропильной резьбой жили, судя по всему, с большим размахом почётные граждане Мариинска купец второй гильдии Исая Абрамович и Лия Эхеведовна Юдалевич. Торговали мануфактурой, готовым платьем, обувью, ювелирными изделиями. Указом от 29.12.1891 года Исай Абрамович был награждён золотой медалью с надписью "За усердие" на станиславской ленте за труды по тюремному ведомству. Вот это был Исай так Исай!

   Уважал обильную пропильную резьбу и купец второй гильдии Чердынцев, владелец винного погребка.

   А мещанка Лукия Елисеевна Малкова? Пожалуйста, торговала бакалеей, керосином, стеклом и посудой. И ещё многие, многие - почётные и просто граждане, первой гильдии и второй, со Станиславом и без...

   И, наконец, первый городской голова Мариинска купец Трифон Савельев и пятеро его сыновей: Иван, Фёдор, Пётр, Иосиф и Павел.

   Заглянуть бы сейчас в окно - а они все там, пьют чай с баранками. У каждого обязательно фамильная борода, а в каждом сапоге - по заводу. Мыловаренному, пивоваренному, искусственных фруктовых вод...