Пробка высшей пробы

   Кажется, я давно уже выбросила тот флакон из-под духов. Много лет держала на память, а потом решила, что он хлам, отправила в пакет вместе с другим памятным хламом. Правильно, нужно избавляться от того, что не имеет больше никакого значения. Но когда-то, благодаря одной только пробке от того флакона, я могла бы стать властительницей дум целого двора, а, может, и квартала, если на то пошло. Моё имя передавали бы из уст в уста с явной и тайной завистью. Из-за такого-то пустяка.

   Но сначала нужно сказать о флаконе. Флакон матового стекла был выполнен в виде перстня великанского размера, что уже само по себе привлекает внимание. За матовым стеклом переливались благородные духи цвета тёмного золота. Синяя же пробка символизировала драгоценный камень (предположительно сапфир). В пору обладания таким флаконом меня, разумеется, интересовало только его содержимое, но в детстве...

   О,с каким бы нетерпением ждала я в детстве, когда же наконец закончатся эти проклятые духи, чтобы законно завладеть драгоценной синей пробкой!

   Кто из ныне живущих помнит игру в пробки? Теперь слово "пробка" вызывает у людей совсем другие ассоциации. А когда-то на первом месте была игра. В основном, конечно, мальчишечья, азартная. Как все незамысловатые дворовые игры, она развивала много полезных в жизни качеств: меткость, глазомер, умение договариваться и управлять своими эмоциями. Девочек пробки привлекали больше как предмет коллекционирования (тогда все что-нибудь да коллекционировали), да и бесполезно было тягаться в этой игре с мальчишками. А вот носить в сумочке, любоваться, перебирать, хвастаться друг перед другом, рассказывать истории про мамины духи и заодно уж платья - это да, это наше. Но почти у всех были братья, которые играли, поэтому правила знали все.

   Теперь я уже не вспомню, как определялась очерёдность ходов, каким образом расставлялись пробки на игровом поле (дворовом асфальте). Знаю только, что свою пробку нужно было точно и ловко ударить ногой, стараясь сбить пробки других игроков, чтобы забрать их себе.

   Но и здесь нужен был тонкий расчёт. Ведь каждая пробка имела свою ценность, и шкалу этой ценности я не забуду никогда.

   По самому низшему разряду шли простые белые цилиндрические пробки от самых дешёвых видов одеколона или какого-нибудь лосьона "Огуречный". Они имели всего одну жизнь и переходили к меткому игроку после первого удара. Пробки цветные - жёлтые, голубые,зелёные - имели две жизни. Ещё выше ценились чёрные пробки - например, от одеколона "Дзинтарс". Пробка- чёрный шар была мечтой многих. Настолько, что некоторые умельцы отвинчивали ручки от сливных бачков унитаза, выдавая их за трёхжизненных аристократов. Умельцев насмешливо разоблачали.

   Наконец, самыми желанными, редкими и ценными почитались пробки золотые. У них было целых четыре жизни. Печаль состояло в том, что содержимое увенчанных золотом флаконов заканчивалось медленнее всех. В отдельных случаях оно не заканчивалось никогда.

   Нетрудно вообразить, какой фурор произвела бы в нашем дворовом мире синяя пробка-сапфир. Я-то сама, конечно, считала бы её бессмертной. Но всё в этой жизни имеет свою цену, а также те, кто эту цену назначит. А судьба мудра настолько,что всегда делает нам свои высшие подарки не в срок, когда они азартно и обморочно нужны, а как бы немного с опозданием. Когда и значения вроде уже не имеет. Но всё равно приятно: духи-то в перстне были отличные.

   Это она так нас учит, судьба. А мы учимся, в меру способностей. Кому-то одной жизни вполне хватает, а кому-то и четырёх мало.

Павлова и лимоны

   Я шла по навигатору на встречу с очень задушевными подругами. Поворачивала через пятьдесят метров направо, переходила дорогу. Наконец, голос из телефона сказал, что маршрут окончен, спасибо за то, что я выбрала его.

   А упиралась я точно в дом деревянного зодчества, памятник регионального значения 1910 года постройки. Такие можно встретить в центре Новосибирска - бывшие жилые дома купцов первой гильдии, совсем не похожие на то, чтобы в них мог расположиться современный ресторан. Этот был точно не похож: дом из потемневшего, особо сложенного дерева - хитро и навечно (строили-то для себя). С лёгкой и затейливой деревянной резьбой, с таинственной башенкой, из которой можно было наблюдать по ночам хождение небесных тел в чистом, ещё не совсем городском небе; сверяться с выписанным из Петербурга новейшим атласом. А эти многочисленные и огромные, в рост человеческий, окна, через которые можно с улицы зайти пешком прямо в накрытую к обеду столовую? Очень странные для Сибири окна даже теперь, что уж говорить про 1910 год и его зимы.

   И тем не менее, пожалуйста - окна. Какой-то очень необыкновенный, соразмерный жил здесь человек сто с лишним лет назад. Любил он простор, любил красоту, свет и дело всей своей жизни. Я обрадовалась, что мой маршрут закончен здесь,что можно спокойно войти в этот странный старый дом, у которого есть история и есть душа. И встреча там может произойти только очень душевная.

   Так и случилось. А десерт захотелось взять по имени Павлова, чтобы усилить влияние того времени и того века. Хоть я и не люблю сладчайшее безе. Но в том доме было обозначено в меню: Павлова с солёными лимонами. О! Сочетание несочетаемого, как прыжок от уст Эола, против всех законов физики. Нет, правда с лимонами? И солёными?

 - Рецепт секретный! - значительно объяснил официант Глеб. - Лимон особым способом ферментируется в течение месяца.

   Но я всё равно решилась на Павлову! А чай к ней авторский, конечно же. Неизвестного автора. И была она, Павлова, белая и круглая, как балетная пачка. С намёком на то, что в ней присутствует не только безе, но и Безе. Немножко ягод сверху как бы указывали на классический балетный рацион: половина зёрнышка в день. А в глубинных слоях всей конструкции, как великое искушение, лежал крем. Очевидно, лимонный, но явно секретно ферментированный. Стоило съесть такую Павлову, в таком доме, в такой вечер.

   Дом регионального значения светился всеми своими длинными окнами, когда вышли мы в такие же длинные сумерки июня. Про эти места говорят: тихий центр. И через сто лет он тоже будет центр. Очень и очень тихий.

Живая ягода

   О жимолости можно писать всю жизнь и ни разу не повториться. Потому что неповторима сама жимолость - каждая лето новая, собранная другими руками с неизвестного, одного из многих тысяч, урожайного сибирского куста.

   Так неповторимы все ягоды и плоды, но жимолость - особенно. Именно с жимолости начинается настоящее лето, его вещественное доказательство: вот ягода поспела, а не зелёный вылез из грядки лук, не кислый родился под забором щавель. Поспела ягода! Жимолость говорит о том, что солнце потрудилось на славу. А потом уже, вслед за солнцем, пришёл человек, собрал с куста, честно разложил в пластмассовые ведёрки, упаковал, перевязал ленточкой - чтобы приятно было купить. Прямо с утра повёз на рынок.

   Теперь мимо пойдут люди, среди которых обязательно найдётся Покупатель. Приблизится, поинтересуется жизнью жимолости: откуда родом? И за жимолость ответит её человек, любящий и заботливый: "Из Барабинского района. Берите, не пожалеете. Отборная."

   А потом окажется, что жимолость действительно отборная. Сверху и до самого дна крупная, продолговатая, лёгкая и свежая, как минуту назад собранная, а не из Барабинского района родом. Покрытая нежнейшим матовым налётом, самая первая ягода нашего настоящего лета. В её сизой толще обязательно попадётся несколько сухих листочков и небольшой нестрашный жук - то ли случайно попал, то ли специально положен для натуральности. Жука поскорее отправить за окно, а потом...

   Первую ягоду осторожно возьмём двумя пальцами, как незнакомый предмет: отвыкли за год от жимолости, от её особенного, настоящего вкуса, который сначала обязательно поразит кислотой. И лучшее, что можно сделать в этой ситуации - немедленно взять вторую ягоду, затем третью. Постепенно переходя на полную горсть.

   Вовремя остановиться получается не у всех. Но тут человека очень легко понять. Ягода ведь живая? Ну вот, и он тоже живой.

Самый дальний лес

   Самый дальний из всех лесов был в мире сосновый бор. В семь лет я измеряла своё деревенское, бабушкино лето расстоянием до бора - шесть километров. Такое же бесконечное. Бор был настолько далёк, что казался дымчато-голубым. Туда, в бор, уходили быстрые электрички и бесконечные товарные составы. Именно туда вела пыльная и горячая июльская улица.

   Чтобы идти, сначала нужно напиться ледяной воды из колонки за калиткой, налегая на рычаг всем телом и всей душой. Теперь должно хватить на все дома до околицы. Вот тут живут ближайшие соседи Малышкины, Аньша и Кольша Ишины; там Никола Драник, одновременно лысый и кудрявый. Потом ещё Тутовы, Филатик, пожилой Селя (он же Серёнька), Мэрик... Наконец, в самом дальнем длинном доме жил всеобщий дядя Ваня. Так его называла абсолютно вся деревня: дядя Ваня. Возраста он был неопределённого, а значит, мифологического, бессмертного.

  Одевался дядя Ваня во всё белое, на голове носил летнюю шляпу с дырочками. Ходил с тростью, подволакивая ногу, а кисть руки у него была странно изогнута. Теперь-то я понимаю, что таковыми часто бывают последствия инсульта. Но тогда дядя Ваня казался мне чем-то вроде бабы Яги, только почему-то дядя.

   Сразу за домом дяди Вани начинался, как и полагается, другой мир - поля, поля... Мы уходили детскими ногами по горячей дороге в поля, ужасно далеко, но всё-таки не до бора. Хоть я всегда держала его в мыслях: дойти бы до бора. Нет, страшно. 

   Мы шли по дороге, подбирая сокровища - маленькие квадратные плиточки, покрытые голубой глазурью. Пшеница стояла в полях, как плотное золото. Кто-то из взрослых сказал, что если съесть из колоса зерно, то будет жвачка. Конечно, это оказалось неправдой. Взрослые часто обманывают.

   Но вот однажды взрослые сказали правду: поедем в бор. В Бор! В синий лес, где исчезали без следа быстрые электрички, бесконечные товарные составы и мои семилетние летние мечты. Я была под таким впечатлением от столь неслыханной правды, что не запомнила, на чём же мы приехали в тот Бор. Уж не на раме ли привезли меня велосипедной? Очень может быть. Зато хорошо помню, как скользили сандалии по земле, густо усыпанной сухими иглами. А Бор оказался высок и светел. Очень высок и невероятно светел. Лёгок, ароматен и прозрачен, как смола на могучем, абсолютно прямом, шершавом и очень тёплом стволе. А ствол уходит прямо в небо и плавно раскачивается, и шумит недосягаемо.

   Хотелось долго смотреть на смолу. А мы ведь приехали за земляникой. Потом её заставят есть с молоком, но даже эту пытку можно вытерпеть ради того, чтобы попасть в Бор. А мы снова поедем в Бор? А когда? 

   В то лето больше не поехали. А сосновый лес до сих пор кажется мне другим, таинственным миром. Светлым и прекрасным. Но вечером он рождает во мне большую, размером с целое сердце, неглубокую печаль. В час, когда уходит солнце, скользя недолгим янтарным, смоляным цветом по кронам и стволам. Сама не знаю, откуда и почему печаль. Ведь Бор - это всегда правда огромной силы. До которой так просто доехать на раме велосипеда.

Одиннадцатый фестиваль

   Исторический фестиваль "Сибирский огонь" проходит в Колывани уже в одиннадцатый раз, а мы приехали в первый. На огромном поле, плотно заставленном машинами, там и тут мелькали номера: Барнаул, Томск, Кемерово... Даже Омск! Вот это по-настоящему люди горели желанием увидеть "Огонь". Повезло людям, как в сказке: вчерашний дождливый мрак сменился ясным солнечным утром. Поле разнообразно благоухало травами. Благоухала, преимущественно шашлыком, раскинувшаяся неподалёку ярмарка. Конечно же, торговали там и квасом, а также сбитнем, петушками на палочке, огромными печатными пряниками с надписью "Сувенир", горячей кукурузой, тазами абрикосов, вёдрами яблок и всем остальным, что может быть необходимо человеку в такой день и в таком месте.

   Участники фестиваля приехали сюда накануне. Поставили шатры и палатки, оборудовали маленький мир, соответствующий той эпохе, которую они представляют. А на склоне холма плотно сидели, лежали и стояли зрители. Может, и не пятьдесят тысяч, как было написано в Интернете о фестивалях прошлых лет, но около того. Все ждали парада участников. 

   А парад уже приготовился. Впереди, как самые древние участники - римские легионеры. Потом, по нарастающей: Раннее Средневековье, Средневековье Высокое. В рядах Высокого Средневековья рядом с женщиной в длинном крестьянском платье смирно стояла, привлекая к себе внимание, крупная, размером с телёнка, вислоухая белая коза. Наверное, йоркширской породы. За Средневековьем следовали японские самураи, казаки Ермака Тимофеевича, петровские бомбардиры, сёстры милосердия под руку с офицерами Первой Мировой. Наконец, Великая Отечественная и Афганистан.

   Все терпеливо выслушали речь главы посёлка Колывань, затем речь губернатора Новосибирской области. Потом - чтобы не так скучно было - администрация своими руками произвела выстрел из мортиры, как Петропавловская крепость в полдень. И фестиваль открылся.

   Сразу показалось, что народу здесь собралось не пятьдесят тысяч, а сто. Но всё-таки мы просочились к римлянам. Игорян сел на траву в первом ряду (бывалые люди пришли сюда с ковриками, пледами, зонтиками и даже складными стульями) и долго внимательно смотрел, как легионеры показывают своё искусство. Командир в золочёном щлеме отдавал команды на латыни, шлемы металлические выполняли. Наверное, так примерно и выглядели отборные римские воины: тяжёлые, мощные. Только у этих были фанерные щиты, а у тех? У тех физическая сила должна быть просто неимоверной.

   Средневековье было оформлено по всем правилам: много сена, вода в деревянном ведре, гуси, козы, собака... Рыцарские бои смотрели со своих почётных мест король и королева. Или барон и баронесса. Рядом бродил епископ в рясе. 

   Понятное дело, посмотрели мы про Сибирь. На мечах там не бились, зато прочитали громким голосом грамоту к воеводе. Рядом в маленькой, но настоящей кузнице ковал таинственную железяку кузнец. На лавке лежала горка пушнины.

   Мы обошли всё, мы устали. Коробейник предлагал купить маленький метательный топорик. Но делать с топориком в городе? Куда метать? А печатный пряник подумали и взяли. Рядом с пряниками гончар создавал на круге идеальный для хозяйства горшок. И он вращался, вращался,вращался в умелых и увлечённых руках - как Земля вокруг Солнца.

Встают надежды

   Должно быть, люди рассудили так: для купания в самые первые июньские дни наши открытые водоёмы всё равно не годятся. Так зачем терзать тело и душу на знойном берегу, смотреть на ледяную воду, изнывать и не зайти даже по колено? Не говоря уж о том, чтобы окунуться, или даже поплыть. И люди правильно рассудили. Когда я погрузила свои ступни в Обь, их от холода почти свело. А вода была такая высокая, песчаные берега такие красивые, такие просторные и пустынные: один рыбак маячит вдали, да пожилая пара сидит под зонтиком, созерцает. А день ясный и воскресный. Идеальный. В такие дни обычно лежат и сидят вдоль открытых водоёмов плотными рядами.

   Река в самом начале июня - это, конечно, не вариант. Но ведь можно попробовать ещё наступить в Обское море! Так мы называем городское водохранилище: море. Конечно, оно не море. Но с элементами. Оно вызывает радость, когда открывается из окна в жаркий день своей большой и длинной водой - очень большой и длинной, без другого берега. Там, на горизонте, стоит знойная дымка, от чего вода кажется матовой, почти молочной. По большой воде плывёт под музыку белый пароход, пролетает моторный катер, встаёт вдали парус виндсёрфера. А то и просто гребёт человек в лодке - не в простой, а в каноэ. Умело загребает то справа, то слева одним специальным веслом. 

   Группа чаек высматривает рыбу. Здесь явно водится рыба. Кого высматривает группа коршунов, непонятно. Надеюсь, что не мою, заплывшую довольно далеко, а потому особенно беззащитную голову? Вот прошёл совсем низко, плавно и небрежно раскинув свои пернатые крылья. И захотелось скрыться в толще воды - уж очень ясно представилась вся сила стремительных когтистых лап. Вдруг не знает коршун, что это плавает не отдельная голова, и к ней ещё крепится туловище, которое не под силу поднять и тащить как добычу даже такому тренированному хищнику. 

   Но, кажется, коршун знает. Он взмывает вверх, догоняет второго коршуна, и они начинают показывать в небе фигуры высшего пилотажа - то ли там у них поединок, то ли игра, а может, и творчество. Мы ведь знаем про их головы поменьше, чем они про наши. На коршунов хочется смотреть не меньше, чем плыть.

   Да, вода в Обском оказалась неожиданно прекрасной как в июле. Особенно после раскалённого сковородного песка: о-о-о... Потом долго идёшь до глубины, и наконец, отталкиваешься и плывёшь. Плывёшь, попадая время от времени в бодрые, ключевые фрагменты, как в контрастный душ. Неужели ещё только начало июня? А впереди ещё много, очень много лета? И надежды встают такие же - без другого берега. С ключевыми фрагментами бездонности.

Потребен лимонад

   Подняли мы с Игоряном тяжёлые толстые стаканы, наполненные льдом и лимонадом - у Игоряна зелёный с фейхоа, у меня мутновато-белый с кокосом - аккуратно и аппетитно чокнулись: "За день рождения!" Со стороны могло показаться, что родился кто-то из нас, и правильно бы показалось. Потому что всякий раз вместе с Пушкиным рождаемся и мы. Рождается новое слово.

   В сумрачном,спасительно-прохладном подвале-кафе были только мы, Пушкин и лимонад. Потом пришёл ещё человек, потом пришли люди. Ничего не подозревая о том, что они тоже родились сегодня вместе с Пушкиным, и так будет. Как будет солнце и будет слово.

   Мы сидели с лимонадом ровно посередине между двумя станциями метро - можно пойти туда, а можно пойти сюда. Уже много лет в нашем городе в этот день катают в метро за прочитанные наизусть стихи Пушкина, а я до сих пор ни разу не воспользовалась. Пойти что ли туда или сюда? Просто. Прочесть что-нибудь такое, что наизусть известно не всем, что-нибудь милое... "Они хранили в жизни мирной привычки милой старины, у них на масленице жирной водились русские блины..." И особенно упирать на строчку "Им квас, как воздух, был потребен", выделить её голосом. А Игорян вполне мог бы упереть на что-нибудь торжественное, величественное. "Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен. Правдив и свободен их вещий язык и с волей небесною дружен." 

   Пока думали, Игоряну стало потребно повторить порцию с фейхоа.И мы снова чокнулись - аккуратно и аппетитно. А когда вышли на раскалённый проспект, единогласно решили: ни туда и ни сюда, а короткими перебежками - от тени к тени - домой, к холодной воде из-под крана. Может быть, в другой год проедем бесплатно? Ведь Пушкин будет рождаться вечно.

   Даже с той стороны улицы было слышно, как цветёт сирень. Снова и снова. "...водились русские блины. Два раза в год они говели, любили круглые качели, подблюдны песни, хоровод..." Как он легко прожонглировал этими кругами: блины, качели, песни, хоровод. Как замкнул цепь, по которой течёт таинственное электричество высшего дара. И как расставил: по одну сторону подблюдных песен - блины, а по другую - хоровод. Гармония. Как аукнется, так и откликнется. А это потому, что он гений.

   С днём рождения, Александр Сергеевич!

Жаркое начало

   Лето началось жарко. Сказано: просите Вселенную о том, чего желаете, чего желаете страстно и на самом деле. Формулируйте запрос чётко, и тогда откликнется, и непременно сбудется. Возможно, не сразу, но будьте терпеливы. Истинное желание, как известно, должно быть выстрадано.

   И вот, во время мартовских сплошных гололёдов, во время апрельских снегопадов и майских ночных заморозков новосибирские души не уставали массово взывать, а временами и подвывать: Вселенная, дай тепла. Называется: коллективный запрос. Запрос очень и очень большого коллектива - искренний, чётко сформулированный. Но Вселенная бесконечна, до неё пока дойдёт... Или она так специально, чтобы поучить неразумное человечество, напомнить: бойся своих желаний, вдруг они исполнятся? Хотите тепла? Нате!

   И резко включила 30 градусов. А завтра 33. А в ближайшие дни 35 и 37. Видно, запрос был истинно коллективным. Выйти из дома - подвиг тела и духа. Но у меня был билет, какой выпадает нечасто. На концерт самой лучшей джазовой исполнительницы Новосибирска Натальи Соболевой. А значит, нужно выгладить платье полегче, и чтобы развевалось, нужно идти в филармонию, в большой зал Каца (не путать с камерным).

   Я не могу назвать себя искушённой слушательницей, распознавательницей мельчайших фальшивых нот и неверных интонаций; я не владею музыкальной терминологией. Но зато вот теперь я особенно хорошо понимаю студента Костю-героя кинокартины "Мы из джаза". Когда на него все навалились, кричали, судили. Сулили: отрекись, и тогда мы всё забудем, простим. А студент Костя в ответ: "Я буду играть джаз!" Он и не сомневался ни секунды. Потому что как может рыба отречься от реки, в которой живёт, и несёт её куда-то изменчивая, каждую секунду разная вода? Это среда обитания, это судьба.

   Так я подумала, когда они заиграли. Рояль, саксофон, контрабас (во втором отделении - бас-гитара) и барабаны. Каждый со своим голосом и характером, но слышно, как все говорят на одну тему, и понимают друг друга - не только сказанные фразы, но и те, которые ещё даже не придуманы. Не перебивают, не забивают, а подхватывают и перетекают. Общаются. Рассказывают историю.

   Огромное удовольствие - смотреть на профессионалов. На таинство таланта. На гармоничное сочетание музыкального инструмента с личностью - то самое, от чего бегут по рукам и вдоль позвоночника мурашки особо крупного размера.

   Я привыкла думать, что в ансамбле главная роль у поющего. Он задаёт тон и настроение. Но оказалось, что настоящий голос настоящего исполнителя притягивает, как магнит, делая главными всех. Голос Натальи Соболевой легко переходил в голос музыкального инструмента, и на каждую сымпровизированную фразу следовал немедленный ответ - точнейший, полный смысла,стиля и настроения. Лирического или весёлого, но неизменно полного света и любви.

   Как хорошо говорить с кем-то на одном языке. Молчать, но всё равно быть причастной к разговору. Когда на твой душевный, ещё не высказанный запрос, следует ответ, который полностью состоит из правды. Про меня и про всех.

   Да, лето началось жарко. Как будто все молекулы души и тела перетряхнули, а потом поставили обратно в новом, лучшем порядке. Это тоже была Вселенная, но другая. Не та, которая томит, проверяя наши желания на истинность. А та, которая знает точно,что душа никогда не просит ни ложного, ни лишнего.