Бесприютная Ци

   Эти два события произошли в нашей стране примерно в одно время: люди узнали про фэншуй и начали скидываться всем подъездом на чёрные, глухие, бронированные двери с домофоном.
   Фэншуй, между тем, гласит, что есть такая хорошая энергия - Ци, от которой зависит здоровье человека и качество его жизни. Ци должна свободно циркулировать по грамотно организованному пространству, отнюдь не спотыкаясь о посуду с трещинами и сколами; шкаф, забитый одеждой, которую не надевали уже три раза по три года; протекающий кран; на всякий случай оставленные обрезки да коробки...
   Ци могла закрыть глаза на то, что вы спите головой в неправильную сторону, и на отсутствие люстры в прихожей, но к двум вещам в доме у неё были строгие, непоколебимые требования: окна и двери. И вот с окнами как-то постепенно справились - с неработающими шпингалетами, наглухо закрашенными рамами и перекошенными форточками. Сделали не скажу, что красиво, пластиковые окна - это некрасиво, но зато экономично, удобно мыть и заклеивать не надо, ватой перекладывать между рамами. И заменили входной в квартиру дерматин с картоном на двери в прямом смысле этого слова.
   Но ведь до двери в квартиру Ци ещё как-то добраться нужно. Попасть в подъезд. И тут на его пути встаёт глухая, не всегда чисто сработанная преграда, с приклеенными сбоку объявлениями, одно из которых гласит: гадаю на картах, снимаю порчу, венец безбрачия, заговариваю от невезения. Какая уважающая себя Ци подойдёт к такой двери? Я бы на месте Ци и близко не подошла.
   А на своём месте я прикладываю ключ к домофону, мельком вижу, что желающих снять порчу пока не нашлось, тяну с усилием на себя. Я привыкла, что так уже давно и везде. Слепые, глухие, немые двери, сквозь которые не прорвётся никакая Ци.

Вкус осени

   Уходят, уходят из нашей жизни верные заоконные термометры. Так доверчиво когда-то выглядывали мы на их красные столбики - о, плюс пять; куртка, стало быть, потребуется тёплая. И ранние прохожие на улице подтверждали всем своим видом - тёплая, тёплая. А то и вовсе пальто.
   А теперь ни столбика мне, ни людей. "Алиса, какая сегодня погода в Новосибирске?" И Алиса отвечает подробным, бодрым, задушевным голосом настоящего робота. А потом ещё: "Что собираетесь делать в такую хорошую погоду?" А если ответишь, то и она ответит - прямо диалог. Ещё и ввернёт что-нибудь дерзкое, для живости и правдоподобия. Чтобы полностью как человек. Сначала удивительно: как быстро стали жизнью фантастические рассказы моего детства, и кнопка у Электроника скоро будет найдена окончательно и бесповоротно. И робот заплачет так, как людям за окном и не снилось.
   А то можно ещё с утра в телефоне ткнуть в погоду прямо пальцем. Хоть в ближайшую, хоть через две недели. Увидеть с тайным облегчением ровный столик мрачноватых облаков - с двумя, с тремя каплями, а пятого октября уже и первая снежинка виднеется. Куртка, стало быть, ещё теплее, со словом "пух" внутри. И хочется всем об этом говорить: пятого - снег. А все уже и без меня знают: у всех Алисы, у всех телефоны.
   Ровная, как ртутный столбик из облаков, проходит во мне осень. Другая очередная осень. Яркая всегда была - задуманным и сделанным, первым холодом, очень многими упавшими листьями, обязательно сорванной хоть одной пронзительной рябиной - и как только птицы такое едят? - твёрдым намерением беречь уши, потому что их мёрзлым видом всё равно никому ничего не докажешь и не в чём не убедишь. Огромными кружками погорячей, рукой, трясущей над аромалампой почти пустым уже флакончиком с лимонным маслом...
   Сентябрь всегда был сентябрём, октябрь - пушкинским, ноябрь - самым любимым. А сейчас просто осень. Идёт себе ровно, как не очень торопливый поезд дальнего следования. Я и вкус ей подобрала подходящий - боярышник.
   Случайно выйти на его кусты возле Оперного театра, удивиться, вспомнить: боярышник. Сейчас такое никто не станет есть, и так много вокруг всего. А был когда-то и ягодой. Где-то там, смутно, на фоне взрослые говорили, что боярышник полезен для сердца. Но у нас не было ещё таких сердец, просто любопытно на вкус всё оранжевое. Так себе,  не очень - вязко, невыразительно. Никак. Мы бросали боярышник примерно на третьей ягоде, бежали к яблокам, к ускользающим уже арбузам и винограду.
   А теперь он вдруг возвращается целой осенью. Такого же яркого цвета и неяркого вкуса. Такой длинной, как весь сентябрь. И короткой, как другая очередная осень.

Начали с "Дела"

   В театре я не была со времён прошлой жизни. Той ещё, довирусной. С тех пор, как сдала мартовские билеты, больше и не приближалась.
   А в сентябре проснулась генетическая память; в самой глубине шкафа, во втором ряду коробок, воспрянули и потребовали выхода в свет верные чёрные туфли. Новый сезон не отменяется и не переносится!
   Хорошо, что моя студенческая подруга, с которой ходим по театрам уже много лет, занимает активную жизненную позицию и знает, по долгу службы, про все культурные события в городе и в области. Благодаря ей я знаю теперь, что в Тогучинском районе у нас есть колхоз имени Пушкина, а в колхозе - бюст. Вот так-то. А самый странный памятник Пушкину у нас - в городе Барабинске, на соответствующей улице. Два метра камня - в основном нос и бакенбарды. Но так ведь он на то и вездесущ.
   Узнала заранее моя давняя и верная подруга и о премьере. Звонит: "Рискнём?" Рискнём! А что дают?
Оказалось, дают "Дело". По Сухово-Кобылину.
   Всегда было интересно - по какому принципу режиссёры выбирают материал для своих постановок. Но я уже смотрела этого режиссёра "Историю города Глупова" и "Анекдоты Довлатова" - два раза. Поэтому Сухово-Кобылину доверилась без колебаний.
   И мы рискнули. Я по такому случаю выбросила свою старую одноразовую маску, которая верой и правдой прослужила мне без малого месяц, взяла новую, неношеную. Не пойдёшь ведь в театр как попало.
   Ощущения большого перерыва не было. Наверное, потому, что мы все  в последнее время живём в бесконечной, многоактной и безантрактной, пьесе Кафки. Получился такой театр в театре. Как мы говорили в детстве, "телевизор в телевизоре". Зеркальный коридор, в который страшно долго всматриваться. Но и любопытно, что там за суженый блуждает такой?
   Поэтому и началось всё не с вешалки, а задолго до неё. И температура, которую я не меряю почти никогда в жизни, оказалась у меня в области запястья полностью хорошей. И молодой человек в маске, наливающий мне в бокал сухое белое вино, поздравил с премьерой.

Осознанное потребление

   Зашли с подругой в магазин одежды. Полистали с глубокомысленным видом, как по философии книгу. Ничего не понятно, но ведь это придумали когда-то, и кто-то купит вот то, в блестящих английских словах, и вон то, с огромным цветком на груди. Кто-то ради них готов даже стоять в очереди в примерочную, да ещё вместе с героическим своим мужчиной.
   Так мы листали и кивали, и пробовали на ощупь некоторые ткани, и находили их приятными. И что-то из верхнего примерили прямо здесь, перед большими правдивыми зеркалами. Хвалили отражения друг друга... Именно так был однажды куплен мной и тот жёлтый плащ, и полосатое пальто, и - чего уж, рассказывать, так начистоту - клетчатый зонтик-трость, и шарфик с выражением кошачьих лиц чему-то под цвет...
   Потом посмеялись в отделе шапок - это уж как водится. Ничего не купили, вышли на волю. Я испытывала новое, очень глубокое и сильное чувство, и хотела в нём признаться.
 - Знаешь, - сказала я, - оказывается, гораздо приятнее ощущения того, что ты что-то купил, может быть только ощущение, что ты не купил.
 - Я тоже сейчас об этом подумала, - ответила подруга Лена, которая когда-то сказала мне про полосатое пальто: прямо твоё, можешь не сомневаться.
   Я и не сомневалась, потому что правда моё. Но приступ осознанного потребления пришёлся очень кстати. Как-то освежил, что ли. Это было как удар молнии. И больше я никогда не стану прежней.
   Я больше не могу схватить упаковку трусов для мальчика 8-10 лет просто потому, что они в горошек. Я задумаюсь до самых недр платяного шкафа, до бездонного его содержимого, до мельчайших буковок на ценнике трусов для мальчика - внизу, где сроду не читала: обхват шеи 30 см. И вот уже мысли пошли высокие, далёкие, нездешние. Может, и мир так однажды когда-нибудь спасу.
   Вот и возле джемпера со скелетом я научилась просто стоять, а не как раньше, обмирая от восторга, листать до роста 140. Игорян со скелетом уж так оценит, так оценит!
   Но... Недры шкафа беспристрастны и неумолимы. И всегда теперь со мной.
Ладно, я ещё подумаю.
   И когда я снова пришла в тот магазин через несколько дней, джемперов со скелетом уже не было. Я и не собиралась его брать, но как-то в душе расстроилась. Не потому, что однажды не спасу мир. А потому, что мир вовсе не нуждается в моём спасении.

Голова

   Сборник сказок народов Сибири, случайно встреченный и моментально купленный в букинисте, пришёлся удивительно ко двору. Пройти мимо северных сказок невозможно. Люблю их с детства. Этот стиль, этот лаконизм, этот юмор без улыбки на лице. Простая жизнь, в которой много белого и безмолвного, но нет бессмысленного и чрезмерного. Еду едят, одежду носят, на моржовом клыке режут выдающиеся произведения искусства.
   Так и приняла я "Детей зверей Манны" как родных. Новосибирское книжное издательство, эх... Оно выпускало не столь, конечно, яркие, как в Москве, но какие-то удивительно ладные, уютные и добротные книги. В каждой из них чувствовался неторопливый и основательный, настоящий труд. Как будто художник Хаим Авраамович Аврутис, занесённый в наш город наверняка не самыми попутными ветрами, посвятил не одну долгую зиму созданию этих медведей, этих воронов с лицами и девушек со смоляными косами.
   Мело, мело по всей земле, а он создавал: долганские сказки, нганасанские сказки, а также сказки тофаларские и селькупские. Сибирь большая, а народы в ней - малые.
   Очень приятно хранить у себя такие книги. Читать и давать читать детям.

К чему приводят биографии

   Любовь школьной программы к биографиям неистребима, непоколебима и вечна. Речь не только о Салтыкове-Щедрине, годы жизни которого никто не вспомнит даже под гипнозом. Тут всё гораздо шире.
   Я до сих пор помню тот первый урок географии в новой школе, когда мы под диктовку учительницы записали в тетрадь биографию В. В. Докучаева, потом учили её наизусть, потом сдавали на оценку - как стихи по литературе. Всё это происходило в восьмом классе. Тем не менее мои новые одноклассники вырастали по очереди за своими партами, как грибы, и вещали: "Василий Васильевич Докучаев..."
   В прежней школе по географии у нас был Евгений Владимирович, который зимой возглавлял все лыжные походы, а на уроках показывал слайды из своей поездки в Индию - то с питоном на шее, то с обезьяной на плече. И я была уверена, что география - увлекательная наука. Настолько, что даже хотелось читать дополнительно в журнале "Вокруг света" статьи про папуасов и эскимосов. И вдруг после всего этого докучливая сказка про Докучаева. На колу висит мочало, начинаем всё сначала.
   Биографии учёных наизусть привели к тому, что в девятом классе на уроках географии я занималась преимущественно рисованием карикатур на учительницу. Выходило очень похоже, как мне казалось. Однажды тетради собрали на проверку и мою, в числе самых аккуратных и хорошо оформленных, отправили на какую-то выставку. Я волновалась, что зрители могут заглянуть на последние страницы, но они, к счастью, дальше биографии Докучаева не пошли.
   Зато в новой школе учительница литературы не мучила нас биографиями писателей, она вообще презирала учебник. Умело и ненавязчиво бросала она в нас каким-нибудь ярким фактом, который попадал точно в голову и вызывал подозрения, что и "Горе от ума", и "Мёртвые души", и даже "Война и мир" были написаны живыми людьми.
   Владимир Маяковский брал в кафе кружку с чаем левой рукой и таким образом пил не с той стороны, где пили многие чужие рты до него, а с противоположной. Сам придумал. И во всех его стихах, если присмотреться, так явственно проступает эта левая рука и противоположная сторона... Не говоря уже о том, что минимум половина класса потом попробует так же - кто-то кружку, а самый главный и неуправляемый хулиган, возможно, и стихи.

Всё дело в ромбе

   Однажды подруга подарила мне комплект постельного белья. Со словами: "Там шерсть!" Где шерсть? А вот прямо там, в наволочке и в пододеяльнике, встроенная.
   Внешне и на ощупь комплект не выглядел таким уж шерстяным, и никак не намекал на спасение от холода. На нём были напечатаны крупные древние египтяне - с широкими плечами и плоскими ступнями, и волны их Нила, и священные птицы. Если взять голову такой птицы и мысленно соединить её со своим телом, получится бог мудрости Тот. При этом в составе комплекта действительно был указан процент шерсти.
   Египтяне сразу стали у меня любимыми. Они как-то очень сочетались с идеей сна, со всем тёмным и таинственным, что происходит в свободном от мыслей, наполненном одним лишь подсознанием извилистом мозгу.
   Египетский комплект был современным. То есть с таким пододеяльником, у которого прорезь на боку застёгивается на все пуговицы. Одеялом приходится яростно трясти, чтобы оно равномерно там распределилось, чтобы разгладились бугры и совпали углы. Получается цельно и аккуратно.
   И только старые фильмы напоминают о пододеяльниках прежних лет - с большим ромбовидным отверстием в центре, в которое проглядывает одеяло, чаще всего тёмно-красное или тёмно-зелёное. В такие пододеяльники мы самостоятельно заправляли одеяло уже в старшей детсадовской группе. Поразительное умение! Мы были ужасно самостоятельными детьми, из которых далеко не все потом выросли самостоятельными взрослыми.
   Но зато все мы без исключения, при всяком удобном случае, любили нырнуть в этот странный Бермудский ромб, как в параллельную вселенную, как в другое время. Пропасть из мира и поля зрения взрослых. Это были таинственные блуждания, с почти настоящим страхом, что выход внезапно закроется, исчезнет, и мы навсегда останемся здесь, укутанные в молочно-белое, нежно-цветочное, разноцветно-горошковое... И хотелось, и нет.
   Сейчас почему-то дети перестали странствовать в пододеяльниках. Неужели всё дело в ромбе? Но даже самые любимые современные комплекты, в которых шерсть, я трясу яростно, как в детстве. Чтобы разгладились бугры и совпали углы. Чтобы вырасти снова очень самостоятельной, с человеческой головой мудрости на плечах.

Что ты рано, осень?

   Окна я не закрывала примерно уже месяца четыре, а тут прямо захотелось встать и закрыть. В голове при этом играла, как патефон, строчка из стихотворения, которую кричал в вагоне дачного поезда Мишка Козлов. Чтобы замаскировать подвывания своего Дружка, который нелегально ехал под лавкой в продырявленном чемодане. "Что ты рано, осень, в гости к нам пришла? Её просит сердце света и тепла."
   Настолько рано, что никто даже удивиться не успел. Просто разом надели куртки, на детей шапки, и будто так и надо, и было всегда. Поёжились, да и закрыли окно.
   И сразу большой мир глохнет, пропадает. Остаётся мир маленький, в котором надо бы вкрутить ещё одну лампочку, положить на видное место пижамы с длинными рукавами, сдвинуть с мёртвой точки книгу, давным-давно заложенную на пятьдесят четвёртой странице. А на пятьдесят пятой уже устать, и вообще я собиралась сегодня лечь пораньше, по-настоящему задолго до рассвета.
   Или это не осень к нам, это мы к ней пришли рано? Мялись и маялись перед закрытой дверью, не знали, как сказать про свой личный вопрос. Решились, наконец. А там неожиданно тазик с холодной водой прямо на голову без зонта, прямо за шиворот. Много вас таких здесь ходит...
Ну вот, а ещё время года называется.
   Но ходит-то на самом деле много таких. Можно сказать, что все ходят такие. И вопросы у всех глубоко личные, отборные, глобальные. В основном на тему: а что теперь? что же дальше?
   А что дальше? Дальше зима. Может быть, даже ранняя.
                               Под верблюжьим сладко спится
                               В первых числах сентября.
                               Мы пока ещё не птицы,
                               Мы не можем за моря.
                               Мы лежим себе в пижаме
                               С милым зверем на груди
                               И пока не знаем сами,
                               Что там будет впереди.
                               Может, дождь, а может, ветер,
                               Может, очень крупный град -
                               Всё, что делалось на свете
                               Очень много лет подряд.

Первые дни

    - Смотрю, новеньких у нас много, - сказала мама Игорянова друга и одноклассника, разглядывая общий снимок, сделанный в первый день на школьном дворе.
   А новичков-то на самом деле там не было, просто прошло целых полгода, и дети... Подросли, это само-собой. Они изменились. Мальчики при встрече теперь не просто говорят "Привет!", они обмениваются рукопожатием. Девочки теперь домой в чужих туфлях нипочём не уйдут.
   Родители тоже с весны заметно повзрослели. Они спокойны, вот что бросается в глаза. Они спокойны так, как будто им ничего уже в той школьной жизни не страшно. Они тихи и мудры; почти просветлённы. Делай, что должно, и будь что будет.
   И я делаю, что должно. Глажу предусмотрительно не новые, прозорливо распущенные снизу школьные брюки - ничего нового, кроме обуви - и мышечная память уверенно ведёт руку с утюгом, давит на кнопку пара. А мозг в это время озадачен, он забыл, что это такое - гладить брюки, потом жилет. Извилина, которая отвечает за школьное, без нагрузок одрябла, ослабла и обленилась; завела живот и хруст в коленях.
   Но теперь ей нужно встать и бежать марафон, распределяя дыхание так, чтобы хватило до финиша. И даже падая без сил, помнить о своей победе.
   Игорян рвётся из дома в восемь утра. Куда ты? Мёрзнуть полчаса на школьном дворе? Нет, надо. Ладно, иди, иди. Через дорогу осторожно. Но уже не слышит, и сам всё знает.
   Игорян горячо, от всего сердца собирает рюкзак. Складывает все, какие выдали, учебники и все тетради. Два пенала цветных карандашей. Ластиков три. Что бы ещё собрать? От огромной железной линейки удалось отговорить, а лишние учебники я, дождавшись темноты, тайно поставила на полку.
   Ровно в восемь он убегает, чтобы побыстрее оказаться на школьном дворе. И это обыкновенно, нормально. Настолько, что в это невозможно поверить, ведь у меня так не было никогда. Я выгадывала лишние минуты поспать, скучала, боялась, отлынивала от перекличек, никогда не была собой.
   Но зато теперь я даже в своей родительской роли повзрослела. Я так спокойна, что могу воспринимать эту нормальную жизнь без восторга, а такой, какая она есть на самом деле: главный день в моей жизни - сегодня. Пока не наступило завтра.