На Новый подарок

   Долго присматривалась. Ну, сколько уже можно книг? Потом решила, что мне надо. Маяковский с подробными комментариями.

   Он и без комментариев мне понятен. Как решительно пробивался, шагал напролом и без оглядки куда-то прочь со всех проторенных дорог его не по лекалам сконструированный мозг. Как сталкивались его полушария, бурлила магма высочайших температур, возникали острова и целые континенты вулканического происхождения. Как стучал молот сердца под нежнейшей, как крыло бабочки, оболочкой.

   Кубик рубика из его слов можно крутить бесконечно, это головоломка без окончательного и единственного решения. Но в том-то подлинный гений и состоит.

Будет луна.

Есть уже

немножко.

Вот и полная повисла в воздухе.

Это Бог, должно быть,

дивной

серебряной ложкой

роется в звёзд ухЕ.

   Где-то и кого-то родится вдруг человек, придёт. И все сначала ничего не поймут. Наверняка будут и ругаться, цедить сквозь губу презрительные слова и выражения. Будут убивать. Но ключ в замке уже повернулся, и мир больше никогда не будет звучать по-прежнему.

   Он и звучал. Хоть в комментариях и нуждался порой остро. И нам теперь отсюда, из своего почти уже 2025-го, даже фильм смотрится как полная историческая правда. Атмосфера, детали. Встречает новый 1916-й компания: Бурлюк, Брики, Каменский, Маяковский - все сразу и в одном месте. Витенька-Велимир с наволочкой за плечами забрёл на огонёк. Все думают, что там подарки, а там стихи. Но сейчас точно не до стихов, не до разрозненных бумажек, над которыми потом будут дрожать филологи. Сейчас волокут ёлку - ах, радость! Елка, ёлка!

   А поставить-то некуда. Где же найти место для ёлки в старой петербуржской квартире? В центре комнаты разве? Но там уже крепко устроился со своими Додинька Бурлюк. Не гнать же. Володя, Володя!

   И Володя -  красивый, 23-летний (мы ведь уже и забыли, что это не Володя, это актёр Андрей Чернышов) мощной рукой находчиво подвешивает ёлку вверх ногами к люстре. Аплодисменты, крики. "Настоящая футуристическая ёлка!" 

   И Додинька с круглыми часами на цепочке: "Однако, господа, новый год!" Как, уже? Ура! И несутся хороводом по комнате, в костюме пиратов, турок и просто в галстуках и жилетах - Брики, Васенька, Витенька, а также поэт Кручёных... Володя, где же Володя?

Всё дальше и дальше их голоса...

   А мне зачем комментарии? Я и так пойму. Я знаю. У меня ведь тоже когда-то давно, в другой эре, была такая ёлка-наоборот. Только не футуристическая, а чтобы маленький Игорян не опрокинул.

   Но, может, в том и состоял футуризм? Мир сделал кувырок и снова занял положение. Занял какое-то положение. Без комментариев.

   Но я всё равно купила себе в подарок такого Маяковского.

Конь в цветах

   Огни большого города в декабре усиливаются, множатся. Будто добавилось к существующим ещё несколько миллионов мини-жителей, и целые районы у них теперь, целые кварталы и жилые массивы.

   В густо-еловой арке на двери магазина мужской одежды пролегают проспекты огней, а также бульвары. Густая россыпь фонарей и окошек, за каждым из которых притаилась чья-то разноцветная жизнь. Не отстают витрины, кафе, площадка детского сада. Целый олень-город раскинулся у входа в чей-то мрачноватый особняк. Не говоря уже о главной светящейся улице, о плотно опутанных елях в сквере возле Оперного театра. Время огней и огоньков.

   А тут вдруг конь в цветах. Сильно подросшая деревянная игрушка-качалка. Так в детских новогодних подарках возвышалась когда-то над толпой карамели и "мишек" рослая конфета "Гулливер". Старшая конфета. Как будто она чаще и усерднее других летала во сне. 

   Вот и конь летал. Конь подрос, как очень многие и многие дети. Одетый не по сезону - не в пальто; но ведь цветы на нём - только белые и синие. Как морозные узоры на трамвайном стекле, как иней, как ресницы неперечливой Настеньки под ёлкой, как сани и тулуп бородатого Морозки.

   Тепло ль тебе, девица? А я жду, когда же, наконец, привезут перечливую Марфушку, с ней веселее. И конь в цветах прискакал прямиком оттуда - из царства, населённого красными леденцовыми петушками, деревянными ложками, самоходными печками и разумными избушками на курьих ножках...

   Сначала качнулся как маятник. Туда и сюда качнулся, сюда и туда. А потом - полетел вскачь!

Оранжевые шары

   По всему декабрю раскатились без конца и края оранжевые шары. Крупнее всех апельсины. Особенно крупные апельсины. С приклеенным чёрным паспортом на боку, особого, беспроигрышного сорта. С такой как бы крышечкой-верхушкой, в которой сходятся меридианы всех десяти долек. Там расположен апельсиновый Северный полюс, населённый апельсиновыми медведями. Где-то на оранжевом свете трутся они спиной, а цель та же: вертят ось, чтобы год за годом протекал равномерно, ярко и, по возможности, без косточек внутри. Не сомневаюсь, что именно таких апельсинов спрашивает у торгующей шампанским Снегурочки Павел - герой из первых кадров "Иронии судьбы".

   "Там апельсины!" - направляет Павла вязаной рукавичкой Снегурочка. Дальнейшее неизвестно. С полюсом ли купил апельсины Павел, или бледное, кислое, жилистое? Пока внутрь не заглянешь, не узнаешь, не попробуешь. И в жизни так. Он потому и чистится не слишком легко, апельсин. Может и в глаз цедрой брызнуть.

   Поэтому многие предпочитают шар второй, он проще. Он мягче, практичнее. Не самодостаточный, как апельсин; не одиночка. Живёт группами, килограммами, вазами, сетями. Уходя, оставляет после себя груды вялых, тонких шкур. Само слово "мандарин" тёмное, будто произносится внутрь, а на конце у него - решающий удар часов. Именно поэтому мандарин и назначен главным декабрьским шаром. Аромат его вспоминается первым, он тонко стоит в атмосфере дома, и рука помнит ещё какое-то время нежную прохладную тяжесть. Прикатился мандарин прямиком оттуда, где не только деревья были большими, но и дни, и часы, и минуты. А долгоиграющие конфеты были бесконечны.

   Шар третий, мелкий, был в ту пору не столь почётен и любим. Он был фоном. Радовал россыпью глаз в плоской хрустальной вазочке, и в каждом шаре отражался мерцающий свет новогодней гирлянды. Важно и значительно звучало из взрослых уст слово "икра", на своём инопланетном языке переговаривались они, раскладывая по тарелкам другое несъедобное: салат со свёклой и черносливом, холодец, заливную рыбу...

   Теперь-то третий шар влечёт побольше первого и второго. Как драгоценный клад, каждая икринка в котором составлена из чистого золота. Или теперь уже из платины? Из ещё не открытого редчайшего элемента? Из тайного слова рыбьего царя? Из пятого элемента и шестого чувства?

   Но, в конце-концов, не еду же покупаем! Эмоции. Небольшую круглую коробочку чистейших круглых оранжевых эмоций. Теперь их распределим равномерно по бутерброду. И пусть весь мир не подождёт. А шар без конца и начала всё-таки вертится.

Человек думает о рыбе

   Время года - Брейгель. Дни короче коротких. Пасмурный мир похож на толщу холодца. Хочется бросить ему ярко-красные брюки как вызов. Но мир всё равно студень. И ветер из той же книги рецептов - студён. Прижимает в земле проволочные травы, не даёт лицу смотреть в ту сторону.

   А смотреть хочется. Очень тянет смотреть на замерший, замёрзший до горизонта простор Обского моря. На чёрные фигурки, разбросанные по льду так непринуждённо, будто их нарисовал бессмертный гений. Как будто они живут в том пространстве, разговаривают на своём молчаливом языке, раз в столетие меняя позу.

   Но вот прошёл мимо, совсем близко, представитель этого народа. Ровно и толсто одетый по всей длине, с полным снаряжением за спиной - неторопливый и сосредоточенный. Достиг своих и замер.

   Все на льду в этот момент думали о рыбе. Каждый представлял свою, заветную. И ещё один стал думать. Слились думы и молчания, как небо и земля. Так продолжалось без конца и края.

   Хорошо думается человеку о рыбе во время года Брейгель. Как рыба ходит и ходит в своём густом холодном мире, на твёрдом небе которого стоят незыблемые луны рукотворных лунок. Иная мечтательная рыба вдруг задумается, глядя в туманный таинственный круг, а крючок уже тут как тут. Даже для тех, кто умеет говорить человечьим голосом. Ведь главное и единственное желание людей времени года Брейгель - думать о рыбе. А оно уже давно, на всю жизнь вперёд исполнилось...

Герой этого времени

   А сейчас я бы на месте Лермонтова вывела главным героем великого романа не Печорина, а Вайлдберриз. Конечно, сначала искания были бы у меня, терзания, сомнения. Вскочила бы среди ночи с постели и переправила имя в рукописи на Озон. Но зачеркнула бы не очень густо, а так, чтобы у исследователей потом не было споров и разночтений. Ещё подумала бы, снова вскочила с постели...нет, всё-таки Вайлдберриз. Окончательно. Где в слякотный зимний день больше отпечаталось следов на полу, тот и герой. Не скажу, что нашего времени. Наше - это что-то устойчивое, определённое, чётко обозначенное, в себе уверенное. А где сейчас такое найдёшь? Сейчас время попадается всё больше это.

   И герой этого времени попадается на каждом шагу. Удобно и плотно разбросан он по всему городу. Можно выбрать и указать ближайшего. А потом, если героя вдруг откроют в соседнем доме, даже не через дорогу, можно перенести себя туда одним нажатием пальца.

   "Ваш товар ждёт вас в пункте выдачи..." Приятно, когда ждут. Приятно идти домой в ранней темноте с огоньками, нести тяжёленькие разнокалиберные упаковки. Как будто подарили. Тут и предвкушение, как я сейчас финики да орехи разверну, выдерну нить из любимой чурчхелы. Спасибо герою времени, он исполняет желания быстро, бесперебойно, в удобное время. Но... Самые лучшие минуты, пожалуй, те, когда иду с товарами, которые меня дождались, по родному двору. Ещё несколько шагов тайны. А потом всё будет ясно.

   Потом останется поставить пустые упаковки возле входной двери, чтобы завтра сразу выбросить. А к товарам приступить немедленно, не дожидаясь никакого особого праздничного случая. Жизнь сейчас - это и есть случай. Особенно если так хороша, свежа и массивна, так разноцветно просвечивает сквозь крышку милая сердцу чурчхела...

   Утром крепким уличным холодом тянуло из-под двери Игоряна. Оставленное на проветривание окно оказалось почему-то открытым. Но семиклассники даже в холодильнике спят очень крепко, особенно под утро, минут за сорок до выхода в школу.

   А? Что? Да мне вообще нормально было. Ничего не заметил.

А я заметила. В одной из коробок возле входной двери лежала маленькая, но в очень блестящем зелёном фантике конфета. Вчера её здесь не было?

   Да была, была, просто не заметили. Герой этого времени Вайлдберриз так иногда делает - кладёт от себя маленький подарок, чтобы людям запомнилось приятное и они снова, снова и снова пришли покупать. Так рассудила рациональная, взрослая, умудрённая каким-то опытом часть меня.

   Но часть другая, оставшаяся, часть не из этого времени, а из нашего, про Деда Мороза подумала в первую очередь. Наивная, нелепая, но такова уж эта часть навсегда. Такая, что верит. Вот он прямо в валенках и прокрался, пока хорошие дети любого возраста здесь спали. Но только один-единственный раз. Чтобы нашего времени из мешка непременно хватило на всех. 

Зимние уборы

   За годы накопилось в доме много разнообразных новогодних вещей. Гнома, например, можно поставить на стол прямо в начале декабря. И, когда стемнеет (а в декабре это почти всё время суток) гнома можно включать. Внутри у него лампочка, а снаружи - колпак, нос и густейшая белая борода. Свет, проходя сквозь бороду, становится шерстяным и мохнатым. Матовым и рассеянным, как сквозь морозные узоры на окне. Кое-кто из людей ещё помнит такие окна. И как тёплую денежку прикладывали, смотрели в глазок будто в телескоп. Самый привычный мир казался в протопленном кружке незнакомой, не открытой пока планетой.

   А то ещё прижимали к узорам боком сжатую в кулак руку. Дополняли пятью точками - как будто пальцы. Получалось очень похоже на след. Как будто вверх по стеклу прошёл вертикально, как муха, кто-то очень маленький. С ногами человеческими, но явно не человек.

   Да много чего ещё. Ключом нацарапать в инее сегодняшнюю дату. Много сегодняшних дат. Число и год у них будут разные, а месяц посередине всегда один - двенадцатый. Месяц, в котором многое светится, в том числе гном.

   Гнома нам подарили. Как и зелёную полосатую шапку умильного размера. В пакете с узорными северными пряниками-козулями лежал тогда мандарин в шапке с помпоном, и шапка была ему очень к мандариновому лицу. А пряники все до единого были расписаны вручную, сделаны по старинному родовому рецепту. Настоящие. Настоящий подарок.

   Конечно, козуль с мандарином потом съели, а шапка напрашивалась украсить в декабре какую-нибудь более долговечную голову. Желательно бессмертную. У меня таких теперь две: один Пушкин-бюст из Петербурга сувенир, а второго я сделала своими руками в гончарной мастерской.

   Шапка с помпоном подчеркнула первого Пушкина, словно высветила. Как будто он только что прослушал очередную сказку Арины Родионовны и вот-вот прочтёт что-то очень знакомое с самого раннего детства наизусть. Домашний стал Пушкин в шапке.

   Второму, рукотворному, Пушкину, удачно усилил выражение лица новогодний колпак. А это нам подарили когда-то одетую бутылку шампанского - в колпаке и кокетливой пелерине в завязках с помпонами, как у Буратино курточка. И теперь второй Пушкин сочиняет об этом эпиграмму.

   А Пушкин первый слушает зимний вечер. А я смотрю на обоих в уборах и ем мандарины, у которых голова чуть без шапки не замёрзла, пока я несла их в пакете из магазина.

Общее Ш

   Пушкин и морошка похожи не только тем, что у них есть общее Ш. Пушкин морошку любил. Пушкин морошку звал в свой последний день и час. Так они теперь и связаны: гений и ягода.

   Морошка - тот самый север, который не может быть вреден. В светлом, болотистом мире не заходящего солнца растёт она. В тот мир уходила моя бабушка, но всегда возвращалась - с корзиной грибов на все буквы алфавита. Это одно из самых первых воспоминаний: кухня вечером, на полу газета, на газете - грибы всех родов и семейств. Вот царь-белый, вот рыжики; аккуратные, как игрушечка, подосиновики. В единственном экземпляре явился странный гриб моховик, приятный и плюшевый, как мой медведь. Все во единого оттенки коричневого, фисташковый, розовый... Но это ещё не всё.

   За грибами непременно шли ягоды. Старая знакомая сизая черника и та, драгоценная, составленная из полупрозрачных шаров, наполненных одной зарёй, которая спешит сменить другую, дав ночи полчаса. Черники всегда было много, а морошки - мало. Здесь только-только начинались, открывались подходящий для неё высокие широты. Болота входили в силу. По ним шла бабушка своими какими-то тропами. Приносила морошку на вес золота.

   Морошка не ассоциировалась с горстями, стаканами, туесами, тазами. Штучная. Мне кажется, что я помню до сих пор каждую ягоду в лицо. Помню прозрачный, прохладный, нежный её вкус. И выбор Пушкина мне полностью понятен.

   Потом мы не встречались так долго, что морошка стала почти мифической. Превратилась в молодильные яблоки, в мешённый на какой-то доисторической сметане колобок. И не знала я тайных, заветных троп. Без бабушки, без Пушкина как найти в этом мире морошку?

   А Интернет-то на что? Сетевые-то магазины, которые доставят всё и быстро. Пусть не драгоценные ягоды, наполненные молчанием, северными восходами и закатами, просторами и ветрами, но варенья наименований целых сто. Простое и крафтовое. С косточками и без. 

   Значит, есть в мире люди, которые знают все тропы в тех необъятных широтах, и везут морошку возами, несут туесами; парят и варят в тазах, помешивая заслуженными деревянными ложками. Хватит и Пушкину, и всем.

   В такое тёмное время, как декабрь, хорошо и волшебно открыть маленькую, тщательно запечатанную баночку морошки дикорастущей, с косточками. Другой-то ведь и не бывает. Вспомнить бабушку, Пушкина... И заодно уж всю грибную азбуку, в каждой букве которой сходятся две, а то и три самые тайные мои дороги.

Снег как кот

   Бывает снег как кот. Как на картине Юрия Васнецова поразительный кот. Вдоль забора шагает кот деловито и целенаправленно. Валенки у него праздничные, человеческого размера. Хвост похож на толстое отдельное существо, которое так и тянет в противоположную сторону. Не хочет, чтобы кот шёл. Но разве можно помешать такому коту?

   А кругом в деревне - Уют Уютыч. Все до единого светятся окошки, крыши облиты свежей сахарной глазурью, дым из труб стоит точно в небо - морозно. Ранние, самые любимые сумерки. Вечное время, без часов и лет. Знай сиди себе на печи да складывай русские народные потешки. Лежи под овчинным тулупом да складывай.

Пошёл котик на торжок,

Купил котик пирожок,

Пошёл котик на улочку,

Купил котик булочку.

Самому ли есть,

Либо Бореньке снесть?

Я и сам укушу

Да и Бореньке снесу.

   С таким расчётом булочка на базаре и куплена. Подмышкой у кота Васнецова пристроен здоровущий, очень румяный и аппетитный батон. Ни себя ни обидит кот, ни Бореньку. Никто никого не обидит. Не волнуйтесь.

   Когда я смотрю на эту картину, думаю о декабре. Помню то, что не могу помнить. Думаю о снеге, который пришёл как кот - всем достанется. И муки на ту булочку будет просеяно целое небо.

Голос. Света

   Из всех подруг поющая у меня одна только Света. Это её первый пункт. ( Конечно, не пунктик - с таким-то глубинным, переливающимся из натурального шёлка в подлинный бархат голосом!).

   Пунктом вторым стал у Светы английский язык - самой знать и другим преподавать. Теперь уже целых два света несла людям Света. 

   А должно быть три. Если хотим настоящего исполнения желаний со счастливым концом. И тогда Света решила стать диктором.

И Света стала диктором!

   Однажды я пришла к ней в гости и увидела в комнате чёрное сооружение, очень похожее на крупную камеру обскура. Если забраться внутрь, проделать в стене небольшое отверстие и направить на него освещение с той стороны, то на противоположной стене отпечатается наш мир. Только вверх ногами. Можно повиснуть вниз головой и любоваться.

   Света?! Мало, мало знаем мы своих друзей, даже если знакомы с ними тысячу и один год...

 - Сейчас что-то покажу, - таинственным, очень мажорным контральто объявила Света и откинула чёрную занавеску. Там в глубине шкафа был установлен очень мощный микрофон, а рядом открылась уединённая коморка.

   Это было новое место творчества. Здесь Света читала. Особенно Света читала сказки. Так зачарованно, что хотелось взять и немедленно вырвать из пасти серого волка и Бабушку, и Красную Шапочку, и всех проглоченных. Но так, чтобы и волк тоже не пострадал; светин голос как-то пробуждал сочувствие к этому отрицательному персонажу. Хотелось, чтобы они там все как-нибудь договорились.

   Так Света стала чтецом. Однажды она сказала, что прочитает мой рассказ. Любой. А какой ещё может быть любой рассказ, если пришла зима? Пусть будет про снеговика, хоть и не этого года. Тот снеговик из рассказа давно и не один раз уже растаял в нашем дворе и не один раз возродился в других, многих и многих дворах. Ведь снеговик вечен, как настоящее, найденное слово.

   Света прочитала про снеговика, будто скатала шары - тот на этот. Водрузила на место голову.

Очень необычно было слушать из внешнего мира свои слова. Я ведь привыкла, что они всегда во мне. Так в первые секунды встречи смотришь на своего новорождённого ребёнка, с удивлением: только что его не было, и вот уже он есть - навсегда. И весь мир вдруг становится таинственным и перевёрнутым вверх ногами - как в камере обскура.

   Так снеговик в творческом шкафу и записался. Потом Света легла спать, а её голос ещё посидел задумчиво у микрофона, что-то напевая на русском или английском языке.

Тот самый мой рассказ https://www.literatort.ru/2023/12/viden-snegovik.html

А это творческая страница в Телеграме диктора и чтеца Светы https://t.me/svetlana_dictor