Лицо Лицея

   Раньше Лицей был заколдован. Сколько бы раз я ни приезжала в город Пушкин, не бродила вокруг да около Самого Главного Места, Лицей, по разным причинам, оказывался закрытым. Приходилось утешать себя разглядыванием в микроскоп рисового зерна с дорогим кудрявым профилем, делать мелкие эмоциональные покупки: собрание сочинений в спичечном коробке, перо, опять же с профилем, ни к чему не пригодное. Выбросить всё это рука долгое время не поднималась. А потом спокойно взяла и поднялась.

   В очередной раз я шла по городу Пушкин совершенно свободно, безо всяких перьев и профилей в голове. Думала: ужель на этот раз свершится? Обошли кругом, сели на скамейку подумать - с видом на галерею, которая соединяет Лицей с дворцом. Говорят, именно там юный Пушкин заключил в объятия юную, как ему померещилось в потёмках, Наташу. А это оказалась старая фрейлина Волконская. Официально был скандал. А царь прокомментировал неофициально: "Старуха, между нами говоря, вероятно, восхищена ошибкой молодого человека".

   Пушкина не исключили, и правильно сделали.

   Когда мы подошли к заветной двери, она вдруг приоткрылась, выставив на свет божий интеллигентную голову хранительницы, которая сказала: "Входите, входите, мы работаем!" Наверное, заприметила, как мы тут кружим и сидим. Как смотрим и думаем. Так я переступила порог и очутилась внутри, испытывая, как всегда при Пушкине, тайное стеснение в груди.

   Вида одной лестницы на второй этаж было достаточно, чтобы осознать влияние стен. Конечно, и классы тоже, и вид из окна, и список предметов, и библиотека, и газетная (да, специальная газетная!) комната, где собирались, жадно поглощая все новости 1812 года - горячо обсуждали, спорили, старались понять, кто они в этом новом грозном мире, и были его частью. Ужасно взрослые в свои тринадцать.

   И всё-таки прежде всего лестница. По ней взбегали каждый день легко и привычно. Знали, зачем взбегают. Здесь выпускали журналы, рисовали карикатуры, слагали песни, куражились напропалую. И только потом, судя по ведомости, учились: двойки, тройки, нули... У Пушкина: российская поэзия - 0, французская риторика - 1, рисование - 0. При этом прилежание - 4. Поведение - 3. У Пушкина, который прыгал через стулья и подкарауливал девиц, и у барона Дельвига, который спал сутки напролёт - одинаковое 3. Пятёрок никаких в помине нет. Обычные живые, очень живые мальчики.

   А в этом самом зале плакал старый Державин. Здесь же и благословил. Верхний этаж - спальни. Заветный четырнадцатый нумер. На стене правила поведения для воспитанников.

      И сразу на выход. По лестнице вниз. У интеллигентной хранительницы спросили мы, где в городе Пушкин вкусно кормят. И та, не задумываясь назвала: кафе "Калинка", во дворах, для своих, суббота и воскресенье выходной. Хорошо, что был понедельник. Еда была там - солянка, пельмени, компот. На полке ряд матрёшек. Возле батареи лежала на боку крупная трёхцветная кошка. Она была полна достоинства даже во сне - как будто в неё вселилась душа фрейлины Волконской. А юный Александр нумер четырнадцать вот-вот выскочит из темноты и обнимет.