Новосибирск, детство в СССР, Пушкин, студенты, филологи, путешествие в Крым, школа, литература,праздники, личность, Сибирь, воспоминания

О литературе и жизни - со вкусом

Блог Ирины Васильевой из Новосибирска

вторник, 21 апреля 2015 г.

Три Льва Николаевича


   Лев Николаевич номер один непременно жил в каждой книге для чтения, в каждой хрестоматии для детей. Вместе с жутковатыми своими рассказами.
На всех картинках и фотографиях он выглядел одинаково: длинная борода, пронзительный взгляд, русская народная рубаха, подпоясанная верёвкой. Видимо, он прямо так и родился. И ходил босиком.
   Нам говорили, что Лев Николаевич Толстой, хоть и был графом, организовал в своём имении Ясная Поляна школу для крестьянских детей. Сам учил их, по своей собственной азбуке.
Смышлёные крестьянские дети читали по складам: "Хве-и-хви, - ле-и-ли, - пеок-пок."
   Мы тоже читали: "Стало мышам плохо жить от кота. Что ни день, то двух, трёх заест."
И ещё читали: "Сиди, Саша, долго в шкапу за то, что ты трус." Или, наоборот: "Не сиди близко, птичка, кошки хитры."
   Я была ребёнком впечатлительным, с хорошо развитым воображением и фантазией. А рассказы - все как на подбор: "В Лондоне показывали диких зверей и за смотренье брали деньгами или собаками и кошками на корм диким зверям."
   Прочитав последнюю фразу: "На шестой день лев умер", я села в оцепенении: как же так? А вот так. Время сказок прошло. Отныне и во веки веков жизнь должна идти преимущественно с пометкой "быль."
   Ещё одна быль от Льва Николаевича называлась "Прыжок". К ней всегда рисуют неимоверно яркие иллюстрации: мальчик в бело-голубом матросском костюмчике качается над ослепительно синим морем.
"В это время капитан корабля, отец мальчика, вышел из каюты. Он нёс ружьё, чтобы стрелять чаек. Он увидал сына на мачте и тотчас же прицелился в сына и закричал:
- В воду! Прыгай сейчас в воду! Застрелю!
Мальчик шатался, но не понимал.
- Прыгай, или застрелю!.. Раз, два... - и как только отец крикнул: "три" - мальчик размахнулся головой вниз и прыгнул." 
   В 7 лет я ещё не понимала, почему отец мальчика заплакал в конце. Я была уверена, что он бы выстрелил, не прыгни сын в воду. По-другому и быть не могло в рвущих душу и сердце рассказах графа-просветителя.
   А вот у рассказа "Косточка" не было пометки "быль". Очень хотелось, чтобы он оказался выдумкой от первого и до последнего слова.
"Купила мать слив и хотела их дать детям после обеда. Они лежали на тарелке. Ваня никогда не ел слив и всё нюхал их. И очень они ему нравились. Очень хотелось съесть. Он всё ходил мимо слив. Когда никого не было в горнице, он не удержался, схватил одну сливу и съел.
Перед обедом мать сочла сливы и видит, одной нет. Она сказала отцу.
За обедом отец и говорит:
– А что, дети, не съел ли кто-нибудь одну сливу?
Все сказали:
– Нет.
Ваня покраснел, как рак, и сказал тоже:
– Нет, я не ел.
Тогда отец сказал:
– Что съел кто-нибудь из вас, это нехорошо; но не в том беда. Беда в том, что в сливах есть косточки, и если кто не умеет их есть и проглотит косточку, то через день умрёт. Я этого боюсь.
Ваня побледнел и сказал:
– Нет, я косточку бросил за окошко.
И все засмеялись, а Ваня заплакал."
   Я очень боялась проглотить ненароком сливовую косточку, ведь чужой старинный папа из хрестоматии был неумолим. Странное семейство: не похоже, что очень бедное и тёмное, а лакомства детям покупает раз в пятилетку, да ещё и крохоборствует.
Да, строгие нравы. Очень строгие.
А самый жуткий рассказ назывался "Девочка и грибы":
"Машинист не мог удержать машины. Она свистала изо всех сил и наехала на девочку.
Старшая девочка кричала и плакала. Все проезжающие смотрели из окон вагонов, а кондуктор побежал на конец поезда, чтобы видеть, что сделалось с девочкой.
Когда поезд прошел, все увидали, что девочка лежит между рельсами головой вниз и не шевелится.
Потом, когда поезд уже отъехал далеко, девочка подняла голову, вскочила на колени, собрала грибы и побежала к сестре."
   То есть все глазели из окон, как на шоу, а машинист даже не посчитал нужным остановить поезд и посмотреть, что с девочкой. Задавил так задавил, подумаешь.
Нет, не любила я рассказы Льва Николаевича номер один.
   А потом вдруг оказалось, что не всегда был он бородат и бос. Второй Лев Николаевич - молодой бравый офицер, искатель и мыслитель, автор бесконечного и беспредельного романа, изучению которого была посвящена почти целая четверть драгоценного учебного времени.
   Но мы всё равно мало что поняли тогда. С остервенением нападали на бедную Наташу Ростову: "Как могла? С каким-то Анатолем!" А наша учительница литературы говорила: "Это вы в 15 лет так рассуждаете. Посмотрите, что будет в 35."
Это когда мы будем босыми и бородатыми, что ли? Через сто веков.
   Считалось, что девочки должны с большим интересом читать главы мира и любви. Мальчики, напротив, батальное и брутальное: свист ядер, дуэли, гусар Денисов...
Что касается девочек, примерно так всё так и было. Мальчики же не читали ничего, а сочинения про духовные искания Пьера и князя Андрея компоновали из каких-нибудь предисловий.
   На третьем курсе филфака "Война и мир" вернулась к тем, кто избрал её добровольно, и заполнила собой целый семестр. Мне казалось тогда, что литературная атмосфера нашей планеты процентов на 90 состоит из Льва Николаевича номер два. Там всем управляет пухлая белая рука Наполеона, без конца звучит "Крейцерова соната", и снова бросается на рельсы прекрасная и несчастная Анна.
   Готовясь к экзамену по "Войне и миру", я наткнулась в библиотеке на издание 50-х или 60-х годов с кратким содержанием глав в конце.
   Редакторы и составители позаботились о том, чтобы читателю было удобно работать с громадой толстовского текста, расставили маячки, дали ориентиры. Интеллигентнейшие люди, они и вообразить себе не могли, что не за горами времена, когда читатели будут с лёгкостью обходиться кратким содержанием, минуя громаду.
   Редакторы и составители посмотрели бы с недоумением и жалостью: "Здравствуй, племя молодое, незнакомое!"
   Третий Лев Толстой явился мне из своих дневников, из снов и таинственных пророчеств. Явился и сказал: "Делай, что должно, и пусть будет, что будет."
   И пусть вдохновляются все сюрреалисты мира, пусть черпают из этих густых, бездонных текстов:
"Я видел сон: ехали в мальпосте два голубя, один голубь пел, другой был одет в польском костюме, третий, не столько голубь, сколько офицер, курил папиросы. Из папиросы выходил не дым, а масло, и масло это было любовь. В доме жили две другие птицы; у них не было крыльев, а был пузырь; на пузыре был только один пупок, в пупке была рыба из охотного ряда. В охотном ряду Купфершмит играл на валторне, и Катерина Егоровна хотела его обнять и не могла. У ней было на голове надето 500 целковых жалованья и сетка для волос из телячьих ножек. Они не могли выскочить, и это очень огорчало меня".
   Этот человек писал короткие душераздирающие рассказы для детей. Эта глыба, этот матёрый человечище всего за несколько лет создал грандиозный роман-эпопею.
   Толстой вспоминал, что как-то раз в детстве упал с балкона второго этажа. После чего проспал сутки напролёт и встал с постели как ни в чём не бывало. Видимо, для того, чтобы снова видеть сны.
   Не зеркало русской революции, а настоящее зазеркалье. Таинственный коридор, в который всматриваешься с любопытством и страхом: кто явится? Лев и собачка? Наполеон с наполеончиками? Голубь в польском костюме?
   И все твои глобальные вопросы оказываются на самом деле сливовой косточкой, выброшенной в окно.

Комментариев нет:

Отправить комментарий