У облепихи

   Так подошло бы назвать кафе: "У облепихи". В тёмную осень, в восемь или девять часов вечера, там разносили бы по столикам только заказ-чай. Густо-оранжевый, но обязательно с затейливыми добавками: листик того, ломтик этого, имбирь подразумевается, мёд напрашивается. Чтобы как будто принесли композицию, а не горячий в тёмную осень напиток. А то и - берите выше - произведение современного искусства. Поэтому сразу и не наливаем его в чашку, смотрим, как набирает силу в прозрачном чайнике сложный оранжевый мир, на дне которого едва колышутся, как внеземные жители, нежные кисло-мятые ягоды.

   Задолго до кафе было известно, что кислые. Задолго до восьми или девяти часов тёмной осени. Однажды они встали на пути сплочённым неисчислимым коллективом, пригнувшим к земле все свои ветки. И голос, который называл по имени все предметы мира, объяснил: это облепиха. И опять имя оказалось единственным, очень подходящим. И собственная, уже давно знакомая рука, мгновенно потянулась к весёлому, к оранжевому, туго и явно набитому вкусным. Такому же в веснушках, как рыжий-рыжий, конопатый...

Ай, кисло!

   Русский барин свободно мог не заставлять дворовых девушек петь песни во время сбора облепихи. Весь огромный урожай без исключения пошёл бы в берестяные кузова и туеса, минуя лукавые уста. Вот и мы так же.

   Сбор облепихи происходил молчаливо и яростно: когда ты закончишься уже?!

Никогда.

   Оранжевый сок стекал вниз по локтям, оставляя на коже веснушчатые дорожки. Но почему-то нельзя было всё бросить и уйти, сделав кислое выражение лица. Кислое не как эта ягода, а как человек: кислое без смысла. А в облепиховой кислоте таились бездны смысла, и даже целая косточка драгоценного облепихового масла. Нет, уйти было никак нельзя.

И никто не уходил.

   Облепиху можно собирать бесконечно, потому что она не заканчивается никогда. Это человек сам говорит: всё, достаточно. Смотрит с гордостью на свой урожай, туго набитый пользой. Потом не выдерживает, насыпает полную тарелку, сверху сахара погуще. Сахар в те времена, когда нельзя было уйти, ещё не подвергался гонениям. 

   Вот так и будет человек есть облепиху большой ложкой. И она будет лопаться на зубах, переходить в сахар всем своим соком, маслом и веснушками.

   А потом, тёмной осенью и совсем уже тёмной зимой все пили облепиховый компот. Держали в руках самую огромную чашку. Ставили на стол свои простые локти - не кислые, не веснушчатые. Хотели, чтобы облепиха на дне банки не заканчивалась никогда.

Хрустальные, как Гусь

   Между теми огурцами и этими лежит почти целиком обычное лето, да ещё и бабье в придачу. Начинается всё в июне - при солнце в меру упитанном, в полном расцвете сил. При распевающих на все голоса птицах и лягушках, таинственных вечерних травах и нетерпеливом, как в начале любых времён, сердце. Тогда примерно всё и случится. Повиснет вниз головой на своих шершавых плетях небольшая огуречная группа, среди которой легко опознаётся один лидер. Именно ему через день-другой предстоит стать первым в сезоне. Его и понесут на руках - колючего, наполненного сутью и смыслом. В салат понесут, в окрошку, как первого своего. А лучше всего съедят просто так, похрустывая от простой настоящей радости. 

Первый!

   А второй и третий уже готовы разорвать финишную ленточку своей крепкой зелёной грудью. А следом и целый десяток следует сплочённой командой. А потом мы потеряем и перестанем вести огуречный счёт. 

   Лето пойдёт по земле, и пойдут огурцы - стеной, толпой, тьмой и ордой. Пойдут огурцы! Целыми большими кастрюлями подадутся в малосольные. Благородными литровыми банками надёжно запечатаются в солёные. С укропом, смородиновым листом, весёлым зубастым чесноком. Глухо мелькнёт мысль о зиме, от которой отмахнёмся, как от мошки. Когда-то ещё она будет...

   Да никогда не будет. Это так, привычка просто. А малосольные едим прямо сейчас. Едим и едим. И не убывает кастрюля, как волшебный горшочек-вари. И свежие на плетях вниз головой не дремлют, идут и идут. Идёт лето.

   И проходит лето. Но огурцы решили задержаться. В жёлтом сентябре огурцы нас не бросят, только вкус у них станет другого солнца - хрупкого, винтажного, драгоценного. Огурцы наполнятся слегка уловимой, но всё же явственной сладостью тихих и тёплых дней, которым всегда есть число и счёт. И будут они убывать так же медленно и неуклонно.

   И вот уже на этот раз точно последние. Не хрустящие, а хрустальные, как Гусь. Который, задумав плыть по лону вод, скользит и падает. Ступает бережно - и снова падает.

Да что же это такое?!

Погодите, мы сейчас вспомним.

Мы очень скоро вспомним.

Мы уже почти вспомнили.

Из той же антоновки

   В сентябре так водится уже много лет. Из милых далёких яблочных краёв придёт посылка, следом вторая и - почти без перерыва - третья. Урожай был! И красных очень сладких, с древней бабушкиной яблони, был; а уж про истинных антоновских и говорить нечего.

   В квартире установился крепкий, тёплый яблочный дух. Открываешь двери - а они ждут.

Пошли чередой шарлотки, посыпалась корица. А яблоки как будто и не убывают, особенно антоновские. Сколько ни черпай их щедрой рукой из бездонной коробки. Стариной веет от них, классической русской литературой. Усадебным бытом и заветами Елены Ивановны Молоховец по сбережению фруктов и ягод. Из которых номером 3724 означена яблочная пастила.

   Итак, решено!

"Прежде чем делать пастилу, нужно попробовать яблоки, т.е. испечь одно, два и если их масса будет чиста и бела, то яблоки годятся на пастилу..."

   Масса из антоновских яблок вышла исключительно чиста и бела. А уж как ароматна и пышна! Не было у Елены Ивановны в хозяйстве ни блендера, ни миксера, и она именно трудилась - перетирала своими изящными руками тонны испечённой в глиняных горшках антоновки сквозь самое частое сито ( "...горячие яблоки протирать гораздо выгоднее нежели холодные, так как массы выйдет почти что вдвое."). Взбивала Елена Ивановна усердно метёлочкой белки. А между делом успевала писать полезные книги толщиной и весом с чугунный утюг.

   Ну, а мы так, на скорую руку. Разведём в тёплой воде водоросли агар-агар покрепче. Варварство, Елена Ивановна, не спорю. А что прикажете делать? Нет у нас в запасе вашей монументальности и неспешности.

   "Потом положить в эту массу с осьмушку горького, толчёного миндаля с ложкой хорошей, душистой розовой воды, размешать, сбивая, потом разложить в коробки из сосновых палочек  длиною в полтора аршина, шириною вершков в шесть, высотою в полтора вершка..."

   Вот оно, главное отличие между ними и нами: ложка хорошей розовой воды, размером с океан, который никакими силами не переплыть.

   ...А миксер крутился на максимальных оборотах, и масса волшебно белела. И больше не было сомнений, что пастила действительно состоит из яблочного пюре. Теперь ту массу моментально в форму, какая имеется. Да хоть бы и в силиконовую. И уже через час нарезать аккуратными, одинаковыми брусочками. А всё остальное - строго по Молоховец. Ведь антоновка-то у нас одинаковая. У неё, может быть, тоже с бабушкиного родового древнего дерева...

   "Вынув из печи, стараться снять её с бумаги осторожно, помогая ножом. Если же худо будет сниматься, то поставить в чулан на 2-3 дня, чтобы пастила отстала от бумаги. Между тем к следующей ночи и далее приготовить другие точно такой же величины пласты яблочной пастилы."

   Помилуйте, Елена Ивановна, какой чулан на 2-3 дня? Этой пастилы, Елена Ивановна - что первого пласта, что второго точно такой же величины - через 2-3 дня уже не будет. За это ручаюсь.

   И пастилы не было.

Прокрастинация мира

   Как будто мир остановился. Задумался: каким временем ему быть? Пора на осень, как на работу. Ветер, дождь - это ведь всё усилия. За сверхурочный снег можно бы и дополнительную премию выписать. Новую версию околоподъездного гололёда засчитать как рационализаторское предложение. А там и до доски Почёта рукой подать. Лучшие времена года города и района!

   Но пока всё это лень... Мир остановился, и у него прокрастинация. И день предлинный, несмотря на то, что уже короткий. И люди, особенно в парке, движутся как глубоководные рыбы. Даже физкультура бегает свою разминку так, что пока самый отстающий протопает мимо, десять раз успеваешь подумать мысль: хорошо, что не я; что не мне сейчас покажет секундомер очень большую, неспортивную цифру.

   "Набегай! Набегай!" - подгоняет, волнуется учитель. И мальчики набегают, набегают, как половцы. Девочки семенят за самым отстающим сплочённой стайкой, успевая обсудить на бегу какого-то Стёпу. А он что? А она? Все отыгрывают свои роли на круглые, эволюционно-исторические пятёрки. И целая куча дня ещё впереди. Миру лень приниматься за осень.

   Только яблоки не могут удержаться и летят на землю красным и жёлтым круглым дождём. Сами-то они по-сибирски маленькие, а голуби меж яблоками ходят по-сибирски крупные. Ходят они вразвалку, а могли бы играть яблоками, как в мяч. Могли бы набегать и обсуждать Стёпу...

Постой ещё немножко, такой день!

   И день стоит такой, что невозможно просто взять и уйти. Нужно сесть на единственную свободную скамейку, смотреть на первое, но уже не робкое жёлтое. Из которого, что-то озабоченно приговаривая на своём цокающем языке, покажется белка. И тут же спрячется в ещё вовсю зелёном. Быстро промелькнёт уже переодетый в зимнее хвост.

   Орех белка будет иметь при себе немалый. Ловит белка момент за моментом, а потом ещё момент про запас. Пока мир прокрастинирует. Пока не взял себя в руки и не приступил как следует к осени.

Лодка воды

   Осеннее зеркало озера. В нём отразилось ещё сильное, спелое, но уже с признаками усталости солнце - как яблоко, которое по неким неуловимым признакам первым отбираем для пирога или компота. Отразился в озере след от самолёта. Отразилась птица, которая не отставляет в небе следов. Кто из них на свете всех милее?

Дайте озеру подумать.

Осенью так принято: думать.

Присоединяйтесь к озеру.

   Есть и самый короткий путь: древний деревянный настил, по которому сквозь сырые прибрежные заросли можно пройти к самой воде. Так и тянет пройти, несмотря на отсутствие перил и самых ключевых досок. Такие дороги обязательно куда-то ведут.

   Наша привела к тихой лодке в камышах. Лодка стояла в озере как на своём берегу. И озеро стояло в ней. Это была лодка с водой. Была лодка воды. В ней отразилось солнце, след улетевшего самолёта и птица, которая не оставляет в небе следов. Кто из них на свете всех милее?

Дайте лодке подумать.

Осенью так принято: думать.

Присоединяйтесь к лодке.

   Зыбко стойте на уцелевшей дощечке. Отражайтесь заодно со всем, что есть на белом свете. Вдруг озеро и лодка уже этой осенью додумаются именно до вас?

Грибы на дом

   В первой половине сентября слово "грибы" у людей на устах соперничает со словом "школа". Куда ни отправься из города - на север, юг, восток или запад - обязательно встретишь у лесной дороги заядлых. Тех, кто встал на зорьке, облачился в надёжные сапоги, быстро выехал в заветное, годами проверенное место, нырнул и пропал. А к обеду уже возник с полной корзиной. С двумя корзинами. А за плечами пусть будет ещё рюкзак с ведром.

   Так, это сушить, это на суп. Это - святое - нажарить в глубокой чёрной сковороде с молодой картошкой. Опята, естественно, мариновать, зимой себе спасибо говорить. А то, что много ещё осталось, прямо здесь, у дороги и продать.

   Окружён в сентябре Новосибирск плотным заядлым кольцом. Ведро с белыми так похоже на картину-натюрморт Старшего или Малого Сибиряка, что его хочется повесить на стену. И тогда ему не будет цены, как всякому настоящему искусству.

   Но пока цена есть, прямо у дороги. И там, в лесу... О, как хорошо я знаю, что творится с заядлыми там, в лесу! Как я понимаю их чувства! С первых шагов по тропинке вглубь душу охватывает большое, величественное спокойствие. Как будто всё самое главное уже произошло, и больше ничего не надо. Век бы так и стоять, заглядевшись на неподвижные медовые и лимонные листья, между которыми натянута, как единственная струна Паганини, паутина, на которой прямо сейчас гениально исполняется тишина...

   Ах, да. Грибы. Самый первый будет неожиданностью и подарком. Конечно, с травинкой поперёк шляпы, невзрачный. Может быть, даже подпорченный коварным грибным червяком. И всё равно он будет идеалом, даже если решили такого не брать. И будет небольшое опасение, что больше ни одного грибного существа здесь не встретим.

   Но опасение не подтвердится. И грибы пойдут. За вторым третий, а потом выскочит как из-под земли целое пузатое, отборное семейство. А следом повалят родственники, друзья, коллеги, соседи по грибнице... И хотелось бы третью руку ещё иметь для дополнительной корзины.

   Только бы себя не потерять в грибном азартном безумии. Потому-то и не ходили в народе за грибами в одиночку, особенно подружки. Твёрдо знали: грибов хватит на всех.

   Я всё это знаю и помню. И даже подумала в начале сентября: хорошо бы сейчас сходить за грибами. Освежить былую заядлость. Немного - только чтобы нажарить в глубокой чёрной сковороде с молодой картошкой.

   Так пришла мысль. И ушла мысль. А желание-то было настоящее. Потому что Вселенная отреагировала. Только ведь ей чёткость нужна. Конкретно: когда, в какой лес - к югу, северу, востоку или западу; белых или опят? Неопределённые, мимолётные мысли Вселенная слышит на свой особенный манер, к исполнению подходит творчески.

   Но желание-то настоящее! И грибы мне были даны в тот же день - прямо на крыше подъезда. Просто грибы. Неизвестно каким ветром занесённые. Поднимай голову и смотри. Любуйся.

   Но как тонко. Ведь самая первая моя мысль была про ведро белых-натюрморт. А во всё остальное Вселенная уже не очень вникала. Людей-то у неё много. И у каждого есть настоящее желание.

Насекомые на Селезнёва

   В Новосибирске таких домов целые кварталы с микрорайонами - блочные девяти- и пятиэтажки. Такое лицо города на конкурс красоты не пошлёшь. В наследие ЮНЕСКО с такими данными не прорвёшься.

   Но что такое красота? Поговорим об этом через сто или двести лет. В блочных-то я твёрдо уверена, они проживут и дольше. Станут историей, которая любит не глазами и первым впечатлением не прельщается.

   Эти дома и теперь уже история. В отличие от самых элитных новоделов, в них успели смениться поколения очень разных людей. От которых осталась память и ощущение своего постоянного места. Должно пройти время, чтобы в теле дома возникла душа, и возросла, и укрепилась. Чтобы поверил домовой в это архитектурное сооружение и перестал пролистывать газеты с объявлениями: сдам безвозмездно запечный (заплитный) угол профессиональному, ответственному Кузе или Нафане на максимально длительный срок.

   Он уже нашёл на максимально длительный. И в лифте отныне больше никто не безобразничает.

Стены поздно вечером не сверлит.

   У старых типовых домов часто бывают удивительно уютные дворы. Тихие, зелёные, разнообразно цветочные. Пятиэтажки, когда-то серые, а теперь ярко раскрашенные, как на детском рисунке - ультрамариновые, изумрудные, апельсиновые - расставлены симметрично, словно кубики. И сами из кубиков. В верхнем левом углу неба солнышко. И мама с дочкой гуляют: мама ростом до третьего этажа, дочка - пока только до второго.

   Но девятиэтажки так просто не раскрасишь. А душа, которая укрепилась, требует. Место требует. А также постоянный домовой.

   И тогда появляются такие дома, как по ул. Селезнёва, 37. Сначала он поразил крупно изображённой на вертикальной типовой плите, оформляющей вход в подъезд, стрекозой. Сквозь  прозрачные крылья просвечивал аппетитный, как глазированные сырки, камыш. Изящно и горестно воздела она свои лапки: опять лето пропела, что ты будешь делать; опять зима катит в сложные фасеточные глаза.

   Стрекоза была огромной и лёгкой, а художник - талантливый и неизвестный. Не оставил нигде автографа. Не думал об этом. Думал о постоянном месте. Конечно, он был из поколений этого дома.

   А когда немного отошли от стрекозы, увидели, что оживлён здесь не один, а все четыре подъезда. Их последовательно украшали: божья коровка, пчела и бабочка.

 - Уточните, какой у вас подъезд, - спросит курьер с посылкой или пиццей.

 - Вы не ошибётесь, - ответит человек. - Ориентируйтесь на божью коровку.

   А вот такое лицо города можно и отправить на конкурс красоты. Такой, которая наступит через сто или двести лет.

Способность помидора

   И вот уже прогноз погоды обещает постепенное, но неумолимое похолодание. Да мы и сами видим, какие сгущённые стали ночи. Только без сахара. Какими тягучими льются они дождями...

   Если у кого из людей в это время помидоры, то ночи с прогнозом могут и напугать. Но помидорные люди, как правило, спокойны и оптимистичны. Неторопливо обходят они своё тепличное томатное царство, срывая с кустов большие зелёные "Бычьи сердца", приятные во всех отношениях "Дамские пальчики", и ещё другой сорт, название которого звучит, как серенада под окном - "Подарок любимой жене". И правда, срез этого подарка очертаниями так похож на цветок. Вот уж постарались так постарались селекционеры-затейники.

   Но вот наполнены все вёдра. Укомплектованы тазы. Теперь - домой. В тёплое, тихое, желательно тёмное место. Разложить всех ровными рядами и оставить.

   Много есть чудес на белом свете, но помидорное происходит прямо на глазах. Удивительная их помидорная способность.

   Не сразу, не сразу. Но наберёмся терпения. И помидоры не подкачают. Через несколько дней в одинаково зелёных рядах кто-то вдруг посветлеет - как будто включил в себе маленькое индивидуальное солнце. Слегка, а потом всё больше. И вот уже кто-то порозовел. Или - точнее, ярче, как говорят иные помидорные люди - стал бурелым. Да, именно! Бурелым стал первый экземпляр. А следом за ним и другие, целой группой. А тот, первый, уже красный. Уже в салате съеден. А завтра будет ещё.

   Помидоры как-то это умеют. Существует поверье, что если зелёный положить поближе к созревающему, то он как будто попадёт под его влияние. Или начнёт подражать лидеру. Или попросит: "Учитель, подскажи, как побыстрее мне созреть". И тот даст урок. И другой созреет.

   Когда помидоры станут людьми, они обязательно откроют тайну своей способности. Если, конечно, люди к тому времени не превратятся в помидоров.