Классический ежедень

   Даже на сыре написано, что в городе царит классический ежедень. Ежедень в передвижениях, в покупках, в делах, часто и в мыслях. Я не знаю ничего более классически будничного, чем вторая половина января. Череда обыкновенных дней, каждый из которых начинается ранним тёмным утром с неизменного вопроса: "А каникулы скоро?"

   А каникулы, друг мой, ещё очень и очень нескоро. Так нескоро, что я тебе советую вообще про них забыть и принять всё, как есть. День за днём. Тем более что дни эти не столь уж тягучи, и вслед за понедельником немедленно следует пятница. Но где-то между ними обязательно втиснется ещё и среда, и самостоятельный, с друзьями и без взрослых, поход в театр на спектакль "Мальчики", по недавно как раз прочитанной повести Владислава Крапивина "Та сторона, где ветер". Полное попадание, восторг, после которого ещё больше не хочется завтра в школу.

 - Очень, очень хороший спектакль! - без конца повторял Игорян. - Так удачно подобраны все персонажи: и Генка, и Владик с Илькой. У одного из малышей, которых спас Яшка, была борода.

   И мне тоже горячо захотелось посмотреть "Мальчиков". Выйти под театральное небо, с неправдоподобно крупной и круглой луной. В огни большого города, где течёт день за днём очень непростая жизнь простых людей. Выйти в уютную темноту непозднего вечера, к последним наряженным ёлкам, гирляндам, ещё украшенным, но каким-то призрачным витринам.

   А завтра пусть снова будет классический ежедень. Так повелел сыр. День с ветром и вечным гололёдом, с роскошной дамой в малиновых сапогах на каблучарах, в пальто всех оттенков радуги, с немыслимым рисунком на спине (не сестра ли по разуму с планеты Плюк?). С яблоками, в конце-концов, которые попались и пахнут яблоками!

 - Скажите, а почему вы эти яблоки берёте? - осторожно спросил человек в шапочке, которая укрепила мою догадку о планете Плюк. В руке он держал дубовое красное, вот абсолютно дубовое, в бункере что ли выращенное.

 - Потому что они вкусные! - ответила я ошарашенному человеку. - А это красное лучше не берите.

   Доброе дело таким образом было сделано. И я пошла дальше, к сыру. В свой классический ежедень.

Мои ненарисованные домики

   Дом был такой хороший, такой зелёный, как будто не местный. Как будто совсем из другого пространства, где не редкость и апельсиновый фундамент, и ёлочная тень на стене, и маленький покатый сугроб свежего, не городского цвета.

  Я бы могла нарисовать такой в детстве. Во втором классе мне как раз подарили  набор чешских фломастеров, двадцать четыре цвета. Кто бы сейчас из детей стал помнить о такой чепухе? Подумаешь, фломастеры. Но для меня это был миллион цветов. Я хоть сию минуту могу представить ту голубую сверху, прозрачную снизу сумочку-упаковку. А ещё ярче представляю тот восторг Буратино в первом ряду театра, который испытало всё моё восьмилетнее существо. Потому что фломастеры были разноцветные! Настоящие разноцветные, немыслимо разноцветные. В отличие от всех без исключения товаров для детей отечественного производства.

   В тех товарах тоже был жёлтый фломастер. Заканчивался он всегда самым первым, уставал как раз на середине очередного солнца. Его умело оживляли одеколоном, ненадолго. Потом ещё и ещё раз. Солнце выходило бледное и неудовлетворительное.

   В моём новом наборе было целых пять жёлтых, и все разные.Такими жёлтыми фломастеры вообще не бывают. А зелёные? Какие там были зелёные! Даже болотный был, специально для лягушки. А синие? Разбегались мои глаза и мысли. Всё на свете можно было нарисовать теми фломастерами. И, наверное, поэтому я не нарисовала почти ничего. Жалко было тратить многие жёлтые, разнообразные красные, бесконечные зелёные, самый любимый и драгоценный бирюзовый, коричневые, среди которых один был цвета сливочной ириски...

  Так постепенно все мои двадцать четыре и высохли. И бессилен был их оживить самый крепкий и пахучий одеколон.

   Зато теперь мои ненарисованные домики нет-нет да и встретятся на пути, освещённые полным, удовлетворительным солнцем. Застенчиво выйдут из-за спин новостроек, встанут, как вещие каурки. Как сказочные теремки под названием "ООО "Уют", куда ежедневно спешат на работу и муха-горюха, и комар-пискун, и лягушка-квакушка, и заюшка из-под кустышка, и волк-зубами щёлк, и даже медведь того самого цвета сливочной ириски.

Бездна солянки

   Сама я почему-то не готовлю её никогда. Пугаюсь сложного состава: нарезать мелко то мясо, и это тоже мясо, и в придачу одинокий кусок какой-нибудь буженины, для полноты картины сойдёт и сосиска... Мне привычнее раз-раз - и рассольник. Но однажды в гостях...

   Случаются такие счастливые, не очень-то запланированные дни, когда придёшь в гости, а там солянка. Сваренная, как по заказу, вчера. А это значит, что дружба всех её вкусов крепка и нерушима. Отказаться от такой солянки - значит, совершить непоправимую глупость. Как будто мы и без того их мало совершали. Так не допустим же ещё одну!

   Явится солянка не в широкополой тарелке, а в керамическом горшочке. Таком на вид аккуратном и маленьком, что его бездонность не подлежит сомнению. Явится огненной, подёрнутая лёгкой ароматной дымкой. Сопровождать будет горшочек большая тяжёлая ложка, и погрузить её нужно, как весло, и немедленно убедиться: бездонный.

   И поднимутся в той ложке на поверхность чудеса, от которых пришёл бы в восторг сам Николай Васильевич Гоголь. Мясо поднимется первое, и второе. Четыре различных сорта нелениво нарезанных, отменно разваренных мяс. И никаких сосисок. Зато не положенная по канону картошка поднимется обязательно, как же можно без картошки? И непременно зелёная оливка на пару с чёрной маслиной. И, как далёкий зов, царить над ними будет тонкий привкус огуречного рассола - укропный, смородинный, чесночный; неспокойный и спокойный, как море прошлого лета. И ни в коем случае не будет плавать на его поверхности половина лимонной дольки, за что отдельное спасибо этому столу и этому дому. И сметана также мне не требуется никогда.

   И пока черпаешь из маленького бездонного горшочка невероятную эту солянку, потихоньку пройдёт зима. Не окончательно, но в половине шестого вечера, как ни крути, уже почти светло. Это солянка бесконечна, но никак не январь - сваренный по крепким стылым правилам, с одной-единственной оттепелью в самой середине.

Следы невидимых

   Уже закончились каникулы, и за плечами снова рюкзак, плотно набитый площадью фигуры, разноспрягаемыми глаголами и шортами на физкультуру. Но по-настоящему мучителен только вечер накануне, потом как-то втягиваешься, принимаешь правила знакомой игры. Будто и не было ничего.

   И всё-таки было. Невозможно поверить, что неделю только назад мы ехали по извилистой лесной дороге, видели знак про зверя. И люди утверждали, что здесь действительно встречаются следы невидимых зверей: маралов, лосей. Но будь я лосем или маралом, ни за что не пошла бы на дорогу людей даже в самый глухой час, ни за что не оставила бы след. Чтобы даже человеческий разговор не коснулся моей лосиной сути, чтобы ни одна людская мысль не вторглась в мой дикий мир.

   Но лоси упорно ходят, как во времена Робин Гуда. А рядом с маленькой встречной деревушкой, тоже примерно двенадцатого века, если не считать спутниковых тарелок, будут ходить на воле, на белом до горизонта поле настоящие кони. И я, как дикая, подкрадусь их фотографировать (настоящие кони!), и чёрный презрительно фыркнет в мою сторону, вороной посмотрит равнодушно, а серый даже лица не повернёт, ему интересней белое.

Вот как было.

   Тихое твёрдое озеро, на лёд которого ступаем сначала с опаской, а потом с восторгом. Свобода! Летом так далеко ни за что бы не заплыть. Все в тайге горы, за которые цепляется слабое январское солнце. Маленькая аккуратная лунка, в которую хочется спросить: "Рыба, ты здесь?" "Может, и здесь", - ответит рыба, невидимая, как лось; равнодушная, как конь. Бесконечная, как дни, которых как будто и не было.

Фрагменты уюта

   Поставить валенки на печку. Все слова из другой жизни, из параллельного мира, из настоящих каникул.

   Когда городские ботинки на липучках не выдержали первого серьёзного хождения по сугробам, с чердака были спущены истинные чёрные валенки универсального размера. Валенки были отправлены на печку греться, а потом явились во всей красе. Игорян смотрел с опаской и недоверием: это предмет одежды? Не просто предмет, бери выше. Это философия, фрагмент уюта и быта, особенно в сочетании вон с той широкой и лёгкой, безусловно не игрушечной лопатой. Особенно в сочетании с весёлыми и толстыми, разноцветными носками, шерстяными на девяносто пять процентов.

   Игорян осторожно погрузил свои шерстяные ноги в нагретые печкой валенки, взял лопату и пропал на очень долгое время. Вернулся в темноте, полностью румяный и заснеженный. Мой идеал.

   Промокшие валенки снова отправились на печку - теперь сушиться.

 - Гораздо лучше ботинок! - восторженно сказал Игорян. - Снег вообще не проникает.

А я что говорила?

   Спать Игорян лёг под лоскутное одеяло - как у медведя из мультфильма. Сошлись на том одеяле фрагменты каких-то прежних рубашек, сорочек, сарафанов и платьев из ситца. Такие вещи не имеют цены, а мы просто укрываемся ими по уши и смотрим сны - то в горошек, то в цветочек, бывает, что и клетчатые. Или вдруг попадётся совершенно красный сон, как будто не отсюда, а на самом деле наш, сокровенный и свободный.

   Так пройдёт ночь и пройдёт день - пёстрый и тёплый, в носках и валенках от печки. Очень длинная ночь и длинный день, посреди которого дремлет на круглом вязаном коврике маленький мохнатый котёнок. Урчит, урчит, урчит... И сон ему снится белый, как молоко. Или с бабочками, которых он ещё не видел ни разу в жизни.

Ноль времени

   Сразу и уехать в деревню, на следующий день - с ещё не выветренными после новогоднего стола пузырями шампанского в голове. Уехать, пока весь мир спит, а навстречу только глушь и снег. Белое безмолвие, которому и дела нет до людей с их маленьким светящимся уютом, заботливо сваренным холодцом, таким крепким, что хоть на коньках по нему катайся; с шубной селёдкой; с тортом печёночным о семнадцати коржах, и непременным медовым о коржах двадцати...

   И страшно этих полей, и тянет пойти - с трудом, увязая по колено, но всё же пойти. Навстречу бесам, волчьему вою, настоящему времени.

   Но никто никогда не ходит по тем полям, и вечный снег укрывает их ещё одним слоем. И до ближайшего домика с настоящей печкой, и дымом из трубы, и тёплым окошком в ночи - ещё поля, поля, поля... Ещё ели, все в густом и белом, ничуть не изменившиеся с тех времён, когда на земле были сложены первые русские народные сказки.

   Здесь никогда ничего не происходит. Ноль времени и пространства. Вот и столб на пути подтверждает: ноль. И воздух вокруг, по совершенно не случайному совпадению, будет ровно ноль градусов. Всё ноль. Начинай заново прямо сегодня.

   О, я так начну! Я всё сделаю. Сегодня же вечером отлеплюсь от кафельного тёплого бока настоящей печки, пойду бродить по двору с настоящими дорожками среди настоящих сугробов, смотреть настоящие крупные звёзды и думать настоящую, первую в этом году мысль. Очень свежую и очень мудрую, небесполезную такую мысль.

   И был мне снег, были звёзды. И любимый запах печного дыма, и домашний, но всё равно какой-то неприкаянный лай далёких и близких собак. И тёплый свет окошек. Всё было. Кроме хоть маленькой, завалящей мысли.

   Полный ноль царил в моей две тысячи двадцать второй голове. Оказывается, это не так трудно, как раньше казалось - ни о чём не думать. Не это ли и есть тот самый дзен? То блаженное состояние, которое называется "необработанный кусок дерева"? Проще говоря, полено. Маленькая передышка, до тех пор, когда снова придётся стать человеком.

Пусть светит олень

   Чтобы включить оленя, темнота - не повод. Подойдёт и день - пасмурный, снежный, последний. Один из самых коротких и уютных. Люди с пакетами, с тортами... Мандарины явственно просвечивают у всех. Проехала машина с притороченной сверху ёлкой. Человек за рулём курит с чувством глубокого удовлетворения: всё идёт как идёт, круг жизни вращается исправно. И он вращается в круге.

   Во всех фильмах ёлку наряжают 31 числа. И даже в реальности я встречалась с таким явлением. Но сама предпочитаю ёлку недели за три, чтобы с утра первым делом включить огоньки, а потом уже всё остальное. Мне спокойно, когда дома горят огоньки. И я понимаю, почему включили оленя, не дожидаясь темноты.

   Олень наталкивает на простую мысль: а раньше как? Когда не было электричества, люди как жили из года в год? Мы все сойдём с ума очень быстро, если отключить электричество на короткий срок, а люди жили. И всё успевали, и делали побольше нашего чего-то настоящего. И не так давно это было, хотя бы и при Пушкине.

             Перед померкшими домами
             Вдоль сонной улицы рядами
             Двойные фонари карет
             Весёлый изливают свет
             И радуги на снег наводят;
             Усеян плошками кругом,
             Блестит великолепный дом;
             По цельным окнам тени ходят...

   Радуг на всех не хватало, большинство довольствовалось лучиной. И всё равно жили, и пряли, пряли, пряли... И гадали на суженого.

   На ёлках тогда зажигали свечи. Не за три недели, конечно, а в самый главный, торжественный миг. Поспешно распахивали двери перед толпой восхищённых детей. Да как же они обходились без электричества?

   А вот так. Ещё и стихи гениальные умудрялись писать.

   Теперь у нас прогресс. И круглосуточный олень. Пусть светит олень! Не ради электричества и вечных, несокрушимых огоньков. Ради спокойствия и праздника. Ради уверенности, что круг жизни нерушим, и на смену взрослеющим детям обязательно придут новые. А это значит, что всегда будет кому замереть на пороге нового времени в восхищении и предчувствии.

С очередным наступающим!