Я есть

   Почти две недели ушло на осознание того, что это правда. Я выиграла конкурс. Я выиграла поэтический конкурс. Я выиграла настоящий  поэтический конкурс. И теперь, по его итогам, будет сборник, где меня напечатают. На бумаге и с иллюстрациями. И это означает, что как автор я есть! Потому что современные технологии и соцсети - это очень здорово, продвинуто и удобно, но единственное, что имеет в литературном мире ценность и вес - это бумага. Заветный библиотечный номер в верхнем левом углу. Есть бумага - есть автор. Так было и так будет. 

   Про конкурс "Лёгкое перо" я узнала от новосибирской писательницы Тани Сапрыкиной. Однажды она прислала мне ссылку с короткой припиской: "Сходи сюда". Некоторый опыт хождений у меня к тому времени уже был, но всякий раз не отпускало чувство, что я опять пошла не по адресу. А где мой адрес, неизвестно. Может быть, тот дом уже снесли, а жильцов расселили?

   Прочитав положение, я решила, что сюда обязательно схожу. Наконец-то это был конкурс стихов не для самых маленьких. Это был конкурс абсурдно-обэриутский. Состав жюри первого сезона более чем впечатлил: Тим Собакин, Маша Лукашкина, Наталия Волкова. Председатель - Игорь Шевчук. Почему-то всегда делают упор на то, что он "папа Смешариков". На самом же деле Игорь Шевчук удивительный поэт и не менее удивительный, как я потом убедилась, человек.

   В первом сезоне я дошла до полуфинала. Можно было перемещаться в зрительный зал и наблюдать за дальнейшим состязанием сильнейших (а там собрались действительно сильнейшие, весь цвет современной детской поэзии, с именами и книгами). Но оказалось, что конкурс на этом не заканчивается. Открылось ещё одно невероятное его свойство: обратная связь. И авторы - не бесформенная биомасса, из которой небрежно выбирают "то, что подходит". Буквально каждый участник мог написать лично Игорю Шевчуку и задать вопрос о своих творениях. И получить ответ! Не формальный и поверхностный, а обстоятельный и профессиональный. Тогда-то я и заподозрила, что председатель жюри живёт на Луне, где в сутках 354 часа. Иначе как объяснить? Ведь авторов сотни, а стихов тысячи.

   Я не могла представить, что такое вообще бывает на конкурсах. И не сразу решилась отправить сообщение с просьбой сказать пару слов о моей рукописи.

   В ответ Игорь Михайлович предложил созвониться по телефону (!) и я получила двухчасовой (!) разбор полётов с элементами разгрома. Который продолжился потом на конкурсной странице вКонтакте. Это было гораздо сильнее и ценнее попадания в лонг-лист. Я кое-как пригладила вставшие дыбом волоса и решила, что путь у меня теперь только один, или я пропала: писать лучше,чем я могу. И лучше, чем я умею.

   Во-втором сезоне жюри было не менее впечатляющим: Сергей Махотин, Юлия Симбирская, Анна Игнатова. И я сделала вторую попытку! То,что она окажется настолько удачной, и представить не могла. Потому что твёрдо знала: чудес не бывает. Вернее, не так. Они бывают, но не со мной. Во всяком случае литературные чудеса. А теперь думаю: всё-таки бывают. И я есть. И адрес, который я искала, существует. И дом тот не заброшен.

Какие чувства...

   Игорян рассказал, что на русском было сочинение-описание по картине Грабаря "Февральская лазурь". Всё меняется в этом мире, кроме сочинения-описания по картине Грабаря, и я твёрдо помню с пятого класса, что на переднем и заднем её плане изображены снег и берёзы.

   А дальше начинаются различия. Если бы нас в нашем пятом классе наша грозная учительница спросила, какое настроение и какие чувства вызывает в нас эта картина, троечники бы ответили как полагается: хорошее настроение и хорошие чувства. Четвёрошники бы сказали: радостное настроение и точно такие же чувства. А пятёрочники, которых у нашей грозной учительницы не было, потому что пятёрок она не ставила принципиально, ответили бы: приподнятое настроение, ликование по поводу близкого пробуждение природы! Если солнце светит,если лазурь, какое может ещё быть настроение? Это ведь дважды два. Мы как-то легко понимали, что именно хочет услышать наша учительница.

   А теперь по-другому. Теперь Игорян и все его спрошенные одноклассники ответили одинаково: абсолютно никаких чувств и никакого особенного настроения снег и берёзы у нас не вызывают. Потому что мы такое видим каждый день. Зачем так пристально рассматривать картинку в учебнике, если за окном - сплошной Грабарь. А за городом Грабаря столько, что ни в одно сочинение-описание не влезет. Просто лопатой греби Грабаря. Не говоря уж о том, что прямо после школы в Грабаре можно вырыть пещеру на две или три персоны. Вот тогда будет и настроение, и чувства. 

   Пока ещё январь, и нет лазури. Зато есть снег. О, какой есть снег. Снег без остановки, уже которые сутки. То лёгкий, то густой, абсолютно неистощимый. Равнодушный. Это уже мы сами придумали, что он хочет засыпать наш город до самого последнего этажа. Больно нужен снегу весь наш город, а мы тем более. "Убелённый пешеход, удивлённые растенья..." Пешеходу лишь бы пробраться из точки А в точку Б, все направления стёрты, и нужно наугад. Растения давно  перестали удивляться, а хуже всего тем, кто за рулём. Кроме снегоуборочных, те уже стали философами. А дворники даже и не знаю кто. Вот бы спросить у них, какие чувства.

Гриб дома

   Всегда меня привлекало огромное, сложное и таинственное царство грибов - не то растений, не то зверей. Хотелось, чтобы и дома был постоянно какой-то гриб - не то растение, не то питомец. Только не плесень, конечно. Особенно злобная, цепкая высшая чёрная плесень. Умная, безжалостная. Которая ведёт с человеком борьбу за территорию жизни. Не подойдёт и робкая продуктовая плесень, которой больше всего по душе забытые в шкафу батоны. Нужно очень чутко уловить момент и почти уже вырвать батон из простёртых к нему нежных и пушистых объятий. Срочно нарезать батон кубиками, посыпать батон солью, побрызгать растительным маслом. Спасти в духовке.

  Какие-то есть тысячелетние вещи, сказанные не мне, а какому-то моему далёкому предку в очень далёком времени. Я спокойно выбрасываю любую еду (испортилась, с кем не бывает?), а перед хлебом почему-то всегда неловко. Поэтому я стараюсь по возможности не пропускать момент.

   Нет, плесень мне решительно не подходит. И жизнь съедобного гриба недолговечна. Чуть дольше продержался когда-то очень давно белый живой тоже гриб, который очень хвалили мои старшие коллеги. И однажды мне тоже была торжественно передана маленькая баночка, в которой плавал чудо-гриб. Я была тщательно проинструктирована: залить гриб свежим молоком,через сутки большую часть получившегося напитка (лечит от всех болезней) вылить в стакан и выпить, банку снова заполнить молоком. И так ежедневно.

   Болезней никаких у меня не было, но гриб я приняла. А вдруг заодно от чего-то ещё поможет? Начала я неплохо, и гриб тоже был всем доволен и очень быстро увеличивался в размерах. Его пришлось разделить на две банки, потом на три... Гриб становился похож на письмо счастья, которое нужно переписать двадцать раз. Напиток от всего не лез уже в меня ни утром, ни вечером. Поэтому с грибом пришлось расстаться. Как я теперь понимаю, напиток от всего был какой-то разновидностью кефира. Со времён белого гриба я больше не пила кефир ни разу.

   А в постоянных грибах прочно обосновался в моём доме трутовик. Гриб-паразит. Он и в самом деле паразит, он мешал жить берёзе. Летом я оторвала его от ствола - плавный, приятный для глаза. Через некоторое время паразит высох, стал лёгким, полностью древесным и декоративным. Он очень украсил быт. У трутовика есть и другое, мягкое название: берёзовая губка. Говорят, что он только деревьям мешает, а людям, наоборот, помогает от всего. Но лучше пусть просто лежит себе на полке.

Суп из банки

  Зимы не проходит, чтобы не захотелось мне написать про какой-нибудь суп. Особенно хорошо сочетается суп с вечером повышенной снежности. Замело так, что тротуары стали тропинками в сугробах. А падение снежинок всё продолжается, и люди возвращаются по тропинкам домой, как туристы из похода - в затылок друг другу. Возглавляет людей очень большая женщина с очень маленькой собачкой. И обгон невозможен.

 

   Люди шагают так размеренно и слаженно, что кажется: если сейчас очень большая женщина скомандует "Голос!", вся цепочка, включая очень маленькую собачку, грянет: "Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам. И, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором..."

 

   Но команды никакой нет, и все поспешают просто так, по домам. И многих ждёт в январе дома суп, родная, сваренная накануне кастрюля. Чтобы в понедельник вечером сразу разогреть и счастливо вздрогнуть от первой ложки.

 

   Много было таких вечеров, таких январей. Много было описано супов. Настала очередь супа из банки. Подарок на Новый год. Весь,до последнего укропа, выращенный своими руками. А сквозь огородное просвечивал там ещё гриб, за которым своими ногами ходили в лес. А суп в итоге получился для ленивых - просто брось в кастрюлю с кипятком. Он вроде и грибной, но с капустой. Значит, щи. Сильный, зимний суп.

 

   И уже от себя нарезала я в кастрюлю соломкой картошку, накатала толстых говяжьих фрикаделек. Томила на малом огне. А завтра будет ещё вкуснее. И январь ещё не закончится.

"Там, где рождаются сны и метели"

   Вот и прошли времена, когда я покупала и читала, читала и снова покупала своим детям разнообразные сказки. Зато наступили времена, когда я могу совершенно свободно покупать и читать, читать и снова покупать сказки для себя. Не как раньше: это всё на самом деле детям, детям, а я так, заодно. Должен ведь им кто-то прочесть новое, объяснить непонятное, пополнить и развить их внутренний мир и словарный запас.

   Теперь можно открыто и безо всяких отсылок покупать сказки лично для себя. Мне тоже есть ещё куда развиваться, есть что пополнять. Особенно покупаю я при случае любимые северные сказки, с берегов Белого моря, где я никогда не бывала. Зато каждый Новый год я получаю в подарок расписной пряник козулю от тех, кто бывал, кто живал, и теперь вовек не забудет.

   А мне как будто своей зимы мало, и своего снега, что хочется увидеть ещё и тот. И ночные полярные сияния, и белый бесконечный день. И крепкий вековой быт, полный разнообразной рыбы и рукотворных кораблей, говорящих медведей и горячего хлеба, нежной морошки и свежего простого юмора, похожего на слово "Холмогоры". Пусть он ушёл навсегда, уплыл, как льдина, в море, улетел к звёздам оттаявшими звуками очень старой и очень надёжной песни. Но ведь остались слова. Остались сказки.

   Удивительно, но сказки остались. И сложились новые. И новый автор - Денис Макурин. Я купила его книги, чтобы самой читать.

   "Вот только грибы поначалу людей боялись, с визгом, с писком в разные стороны разбегались.Понятное дело,никому неохота добровольно сушиться,солиться да в котле с картошкой вариться. Красноборские грибники хитрили,расставляли в лесу и сети, и силки, а грибы упархивали, как куропатки, ускользали, как склизкие налимы и ерши. Нона что уж зверь дикий в нашей тайге бывает, да и того приручают. Так и с грибами сладили.

   Сказки-то на Севере добрые, домовитые, за печкой в тепле живут,вот и начали жёнки сказками грибы задабривать. Сядут, бывало, на завалинке и словесные кружева плетут, а грибам интересно, прислушиваются и сами прямо в руки да плетёные короба идут. Всё-то лето в слободке радость была:волнушки и грузди солили, подосиновики сушили,лисички жарили да в блины грибную начинку заворачивали."

   Понимаю. Грибы прислушиваются и сами идут. А ещё - снег. Много смежного скрипа. И сны, похожие на сову, летящую над полярным миром куда глядят её очень круглые и очень жёлтые  глаза.

Денис Макурин "Там, где рождаются сны и метели" на Лабиринте.

В начале была метель

   В начале была метель. Бросались в глаза огромные снежинки, попадали в глаза. И люди видели мир таким: хрупким, занесённым, очень изменчивым. Свет вечерних фонарей пробивался сквозь этот мир, и в нём проступали точёные снежные скульптуры - бывшие спрессованные кубы, от которых мастер пришёл и отсёк всё лишнее. И вышло из куба много чего милого сердцу и глазу: медведь вышел и уссурийский тигр, и олень с тонкими изящными рогами, и книжная полка, и сани, и затейливая рыба. Всё это совсем не лишнее в нашем новом метельном мире.

   Если присмотреться, видно, как тщательно точил снежный мастер колесо мельницы, и все завитушки на шкуре сильного барана. Старался, чтобы когтистая медвежья лапа обхватила ствол очень живо. Работал чувствительно и соразмерно. Не хотел думать о том, что красота выйдет недолговечной. И я тоже не хочу так думать. Тем более что кругом ещё столько метели.

   Ночью вдруг явится какой-то залётный плюс и дождь. И мы, непривычные к такому явлению в январе, будем думать, лёжа под своими надёжными верблюжьими одеялами,что нам всего лишь снится и звук капель по карнизу, и гулкий тревожный ветер. И снежные скульптуры в парке немного сгладятся, как огромные куски сахара, мгновенно облитые тёплым. Но по-прежнему будут хорошо читаться густые завитушки барана и выражение медвежьего лица. И весь город тоже немного оплывёт, и засобирается из своих берегов, как ночная квашня, за которой не уследили. Но - стоп,город! - утром одним махом сделается -25, а потом очень скоро и -34, и вот к такому как раз мы очень даже привыкли. Морская фигура, на месте замри.

   И всё вернётся на круги своя. Окрепнет, как мускулы дворника, который прямо в семь утра борется со льдом на ступеньках. Окрепнут в парке все снежные фигуры. Чтобы, когда снова придёт метель,пришли снова и люди. Чтобы смотрели на стёртые немного, но всё ещё выразительные черты,и летели бы им прямо в глаза очень большие снежинки.

Вдоль по льду

   Начало января - глухое время наших лесов. Кто-то добрый проехал здесь на снегоходе, образовал дорогу, по которой теперь можем идти. И вот мы идём в гору. Игорян идёт в валенках, оставляя на белом вдавленные следы удивительно приятной формы, похожие на сильно преувеличенные бобы. Несёт Игорян пластмассовую лопату, которая от встречи с великими здешними снегами нечаянно переломилась, и теперь приходится нести в каждой руке по части. А идти приходится в гору да в гору, скрип да скрип. Остановились.

    Остановились. И глухое лесное время сразу как будто усиливается. Поражает тишиной, но не абсолютной. Даже в январском лесу всегда остаются птицы, которые никогда и ни за что не улетают в тёплые края. Почему-то остаются их загадочные души и лёгкие пернатые тела, зная всё из преданий прошлых поколений о холодной пустоте, слепых буранах и вьюгах, о ледяных звёздах и большой зиме. Почему-то они остаются, перекликаются в хвойных вершинах, в своём неперелётном мире.

   Вот и родник здесь тоже никогда не замерзает. Как-то он извилисто пробрался под снегом,а потом широко вышел на поверхность прямо у нас на дороге морем льда. Таким безупречно, правдиво голубым, что хочется немедленно напиться из того родника правдивой ледяной воды, прямо под струю подставляя руки лодочкой.

   Лёд - ай! - продолжительный и очень скользкий. Перебираться через него надо где-то даже и на четвереньках. Но сильный Игорян уже стоит на том берегу в своих устойчивых валенках и протягивает черенок лопаты, как спасение. Вытянет кого угодно, пришло такое время. И я без колебаний хватаюсь за лопату.

   Можно идти дальше, пока есть дорога. Три больших льда одолели мы на своём пути, сходили за три голубых твёрдых моря. И родник бежал всё время где-то сбоку, под толстым слоем сахарного снега. И гордо тосковали в еловых вершинах птицы. С каждой минутой становился всё более январским наш мир.

   Ладно, пошли обратно. Вон сколько спускаться, через три льда. Тут-то и пригодилась вторая часть лопаты. Игорян запросто сел на неё, как Иван Царевич в гостях у бабы Яги, и очень даже лихо поехал с очень голубой горы. Так неожиданно настигли нас в глухом лесу зимние забавы, от которых лицо делается румяным, а настроение весёлым. Между прочим, и то и другое - чистая правда. Катайтесь при каждом удобном случае на лопате с родниковой ледяной горы!

   А потом ещё можно выйти к реке и на самой её середине лечь на спину. И долго смотреть в небо.