Нахлынут горлом...

   Алтайский вечер был дождливый, прохладно и рано стемневший. Горы на горизонте просматривались смутно, как будто существовали не наяву. Как будто там простиралось сказочное пространство зачитанного до дыр сборника "Гора самоцветов".

   "В давние времена, в глубокой древности жил на голубом Алтае людоед Алмыс.

Были у него длинные чёрные усы, перекинутые за плечи, как вожжи. Борода у него была до колен. Глаза были налиты кровью. Во рту - большие острые зубы. На пальцах - острые когти. Всё тело покрыто густой шерстью."

   Так начиналась поразительная сказка, название которой было похоже на заклинание - " Боролдой-Мерген и его храбрый сын".

   "Думает Боролдой-Мерген, как от Алмыса людей избавить, покоя себе не находит.

Долго он думал, много думал. Наконец придумал.

Что придумал - никому не сказал.

Взял он самый крепкий лук, взял самые острые стрелы и спросил своего сына:

 - Есть ли смелость в твоём сердце?

 - Есть!

 - Есть ли жалость к людям в твоём сердце?

 - Есть!

 - Тогда пойдём со мною. Путь у нас будет далёкий, дело будет страшное. Не идти нам нельзя.

Сын ни о чём не спросил. Пошли молча."

   Не идти нам нельзя...

Конечно, людоед был повержен, и люди стали жить без страха. Долго жили, и сейчас живут.

   Мы, люди, в дождливый алтайский вечер сидели в шатре и слушали мастера горлового пения. Древнее искусство заповедного края, населённого храбрыми и немногословными сказочными героями-победителями. Так они выражали свой мир, свой простой и суровый, терпеливый быт - хвойными, ветреными, ледниковыми звуками, в которых были соединены трепет и сила.

   Разнообразный камень чувствовался в этом пении - крупный и мелкий, рога марала и прыжок снежного барса, и лодочка из ладоней в быстрой прозрачной реке. Радость жизни, которая вдруг нахлынет горлом. И такая же беда. И твёрдость, когда очень страшно, но всё равно молча идёшь. Потому что не идти нельзя.

   Мастер брал в руки один инструмент за другим, играть он умел на всём. Особое внимание уделил национальному двухструнному, на котором можно сыграть любую песню.

   Его горловое пение имело три высоты. Самое низкое - тёмное, как разговор со зверем. Как зимняя ночь, которая не кончается. Как тяжёлое отчего-то сердце.

   Среднее пение было похоже на людей, на их средний мир, ежедневные заботы и простые истины.

   Наконец, высокое пение называлось "звуки гор". Не исключено, что древние люди использовали его вместо стрелы или остроги. Целый отряд птиц, рыб и пушного зверя нанизывали на эту волну хрустального звука неимоверной силы. Но вот мастер добавил в свою высокую песню голоса и звуки природы - щебет, свист, очень живописное конское ржание - и это была уже картина. Бесконечный холст, для которого нет рамы.

   И дождь был на ней написан, и горы, и люди, которые, окончив свои простые дела, собрались у огня послушать сказку про последнего людоеда.