Новосибирск, детство в СССР, Пушкин, студенты, филологи, путешествие в Крым, школа, литература,праздники, личность, Сибирь, воспоминания

О литературе и жизни - со вкусом

Блог Ирины Васильевой из Новосибирска

среда, 5 апреля 2017 г.

Качели в тундре

   Однажды мы были студентами-первокурсниками и сидели в подсобном помещении, примыкающем к аудитории №307. Я отчётливо помню этот номер и эту аудиторию. В обычные дни здесь проходили практические занятия по фольклору, а вечер пятницы - святое время - был предназначен для посиделок нашего литературного объединения.
   В тот вечер наш руководитель отчего-то задержался, и мы ждали его в уютной подсобке со всеми удобствами: был там электрический кофейник, книги и - для особо утомлённых знаниями - деревянная лежанка вдоль стены.
   Но мы не были утомлёнными, мы, наоборот, жаждали. Мы все в тот момент были крупными гениями своего времени, в нас стремительно прогрессировала филологическая болезнь. Симптомы её проявляются ярко и однозначно. Они выражены в припадочном, неконтролируемом желании рыться в каждой встреченной на пути книжной куче. Рыться неистово и сосредоточенно. И всегда что-нибудь такое находить.
   В уютной подсобке книг было немало. И очень скоро мы выловили интересное. Отыскали на верхней пыльной полке внушительный том, не очень активно читаемый, судя по его внешнему виду. Дорого бы я сейчас заплатила, чтобы навсегда получить его в личное пользование, да найти не могу. Не помню названия. Что-то вроде "Творчество писателей Крайнего Севера". Добротное издание 70-х или 80-х годов прошлого века.
   Какому мальчику придёт в голову развлекать девочек с помощью тома сочинений северных народов? Только филологу. А в нашей подсобке было сразу несколько мальчиков-филологов. И они затеяли игру, на манер той, которая описана Юрием Тыняновым в романе "Пушкин": салонные умники и остроумцы, в числе которых дядя Василий Львович, разворачивают наугад новый сборник басен и притч графа Хвостова (весьма заметный персонаж того времени, почитающий себя единственным русским стихотворцем с талантом) и зачитывали вслух первые попавшиеся строчки.
"Все просияли, и охота за стихотворной дичью началась.
Книга перешла к Алексею Михайловичу. Он ткнул пальцем и прочёл:
                                 Ползя,
                                 Упасть нельзя.
   Сергею Львовичу попалась баснь "Змея и пила". Самое название было смело. Граф любил сопрягать далёкие предметы. Сергею Львовичу особенно понравились первые стихи:
                                Лежала на столе у слесаря пила,
                                Не ведаю зачем, туда змея пришла.
   Василью Львовичу попалась счастливая баснь. Он, захлёбываясь и брызгая, стал читать - и не мог.
                                Щука уду проглотила;
                                Оттого в тоске была...
                                И рвалася и вопила...
Пароксизм овладел им. Слова вылетали, как пули, со слюнями и икотой:
                                Ненавижу... я... себя...
                                Щука... восклицает...
Тургенев попросил у него книгу, открыл, перевернул страницу и прочёл:
                                Мужик представлен на картине;
                                Благодаря дубине
                                Он льва огромного терзал."
   Мы тоже были умники и стихотворцы хоть куда. Открывали наугад и веселились от души. Обычно сочинение состояло из двух или трёх строчек, лексика самая простая, с частым упоминанием двух городов: Ленинград и Хабаровск. Но дорого я бы дала сейчас за то, чтобы однажды написать хоть что-нибудь подобное.
   Мне мало что запомнилось из тех подсобных чтений, только одна миниатюра: в тундре стояли качели, я любил качаться на них, качели скрипели. Всё.
   На лекциях нам говорили: эти народы исторически правополушарны, они видят мир не частями, а целиком.
   И сейчас я пытаюсь представить себе тот скрипящий маятник на краю земли, на берегу ледяного моря. И мальчика одного их немногих, из тех малых жителей суровой и звенящей земли, которая всякий раз возвращает к себе, как бы высоко и далеко ты не взлетел. Возвращает, даже если ты ушёл сквозь облака и стал птицей. Даже если тебе удалось сделать "солнышко".
   Я пытаюсь представить себе время, которого ещё в избытке, ещё хватает на всех, поэтому нет нужды охотиться на него, а потом делить, как добычу - расчленять на годы, часы и дни, запасать на зиму, хранить в бочках изобретённой письменности.
   Но нет во мне цельности, нет умения разгадывать загадки той земли:
Один мужчина свои следы собирает. (Весло)
Через дырявое железо выросла берёза. (Топорище)
Под снегом ворует. (Капкан)
Два медвежонка через озеро друг на друга поглядывают. (Ушки котла)
Сам голый, а одежда за пазухой. (Свечка)
Злые языки я вылечиваю. (Огонь)
Двое мужчин всю жизнь не могут собрать своих оленей. (Солнце, луна и звёзды)
В глухом углу леса мужчина сидит и деньги считает. (Медведь ест ягоды)
Живой - глаза смотрят. Умрёт - глаза смотрят. (Рыба).
   Нет во мне зоркости точно идти по следам того снега.
"Однажды мужчина Маринча был в чуме, лежал на постели. Он взглянул на дымовое отверстие чума. Ой! На верхних концах шестов, оказывается, сидит на корточках злой дух. Слышно, как он про себя говорит:
- Как поступить с мужчиной Маринча? Бог ведь сказал: лучше его съесть.
Затем злой дух заговорил на человеческой языке:
- Я пришёл гостевать. Не накормишь ли меня?
Мужчина Маринча сказал:
- Чего там торчишь? Заходи в чум! Котёл уже сварился, еда поспела.
Злой дух вошёл в чум и сел кушать. Но долго ли он может есть человеческую еду? Злой дух вскоре умер. Мужчина Маринча похоронил его в песчаной яме.
Настал другой день. Маринча встал и после завтрака вместе с сыновьями опять пошёл охотиться. Он добыл ещё одного мамонта. Послышалось, как Бог сказал:
- Мужчина Маринча, оказывается, ты остался живой, да ещё и мамонта добыл. Это дело мне неприятно. Придется мне оживить умершего злого духа.
Затем Бог стал искать злого духа, нашёл его в песчаной яме и вытащил. Он погрузил его в живую воду. После этого злой дух ожил и сказал:
- Где я был? Возможно, я уснул.
Бог говорит:
- Тебя же убил мужчина Маринча. Теперь я тебя оживил. Может, от тебя будет польза. Раньше я ведь говорил: мужчину Маринча хорошо бы съесть. Он напрасно живёт на земле. Всё время я ему говорю: много наземных животных, много морских животных, много птиц. А он охотится только на мамонтов. Это мне не нравится."
   Но филологическая моя болезнь не проходит. Только я теперь не подсобная первокурсница и не крупный гений обозримой Вселенной. Я просто пытаюсь доставать из большой груды всё самое нужное малое, а потом долго слушать, как скрипят в огромной тишине мои одинокие качели.




Комментариев нет:

Отправить комментарий