Многие детства

    Как-то так исторически сложилось, что я очень редко смотрю кино. Поэтому в разряд "новых" у меня запросто может попасть фильм, снятый лет 20 назад. Как правило, случайно обнаруженный. Когда ищешь одно, а ютуб в колонке справа бесконечной пёстрой лентой предлагает ещё - подобное, похожее, приблизительно по теме: "Не уходи так скоро, задержись, посмотри ещё!"
   Вот таким образом я узнала про фильм "Детство Никиты" (по книге А. Н. Толстого). Очень удивилась, посмотрев на год создания: 1992. Я была уверена, что в то время в кинематографе царила исключительно "операция-кооперация. Было не до высокого и не до глубокого. А тут классика. Домашняя классика. Совсем даже не популярная классика, не Родион Романович сумасшедший, с надрывом и страстями.
   Детство какое-то. Да ещё Никиты какого-то. И жанра совсем уж невозможного: семейный фильм.
   Двадцать лет назад ещё может быть, местами. А современные дети смотреть не будут точно, отвернутся со скучающим видом. Потому что им яркое нужно, и чтобы картинка быстро менялась, и звуки другие нужны. Они не то чтобы забыли, а просто не знают, что такое медленная жизнь. Не успел родиться, а уже на очереди в детский сад стоит. И везде нужно успеть.
   Нет, не будут они смотреть  семейный фильм "Детство Никиты". Это для родителей, которые ещё помнят немного. Или хотели бы помнить.
"Лиля, слушая, работала тихо и молча, только помогала себе языком в трудные минуты. Никита оставил фунтики и глядел на неё. Матушка в это время вышла. Виктор развешивал аршин десять разноцветных цепей на стульях.
 - Что вы клеите? - спросил Никита.
Лиля, не поднимая головы, улыбнулась, вырезала из золотой бумаги звёздочку и наклеила её на синюю крышечку.
 - Вам для чего эта коробочка? - вполголоса спросил Никита.
 - Это коробочка для кукольных перчаток, - ответила Лиля серьёзно, - вы мальчик, вы этого не поймёте. - Она подняла голову и поглядела на Никиту синими строгими глазами."
Как такие вещи объяснишь современным русским языком?
   В мои школьные годы программа по литературе требовала, чтобы разнообразные "Детства" читались регулярно и обязательно. "Детств" у русских писателей было очень много.
   Начиналось со страшного. Писатель Горький оказался действительно на редкость горьким. А с нас ещё требовали писать и писать в итоговом сочинении про свинцовые мерзости его жизни, противопоставляя им бабушку Алёши, от которой он впитал и т. д.
   Детство Горького мне представлялось в то время так: туманный берег холодной Волги, а на нём стоит деревянный двухэтажный дом, плотно набитый тараканами и людьми, которые все - от мала до велика - друг друга ненавидят, хоть и являются при этом близкими родственниками.
   Все волжские города были такими в моём воображении после Горького и после фильма "Жестокий романс" - туманными, обманными, безнадёжными, тоскливыми, равнодушными. В старших классах Катерина-луч света в тёмном царстве закрепила картинку, бросившись в Волгу вниз головой.
   Одним словом, детство на волжских берегах было - врагу не пожелаешь. Да ещё поэт Некрасов со своими бурлаками: "Когда б, о Волга, над тобой не раздавался этот вой..."
Ещё раньше, не по программе, а дома, я прочитала "Детство Тёмы" Н. Г. Гарина-Михайловского. Сначала тоненькую книжку-главу "Тёма и Жучка", с великолепными иллюстрациями и страшным текстом:
 - И-и, - отвечает няня, - Жучку в старый колодезь бросил какой-то ирод. - И, помолчав, прибавляет: - Хоть бы убил сперва, а то так, живьём... Весь день, говорят, визжала, сердечная..."
   Потом - полный вариант. И всё бы ничего, но этот папа с розгами (привет от дедушки Алёши Пешкова)... И главный герой Тёма не нравился, вечные истерики его: "Мама, забудь, прости! Я буду прежний!"
   "Детство" Л. Н. Толстого оказалось на редкость скучной книгой. Глава "Приготовление к охоте", потом "Охота"... Я пыталась одолеть её несколько раз, и всегда дело заканчивалось полным моим поражением. Меня раздражало слово "большие" вместо "взрослые". "Большие сели пить чай на веранде". А если у человека детство такое, чего прикажете ждать от отрочества и юности?
   Рекомендованные для внекласного чтения "Детские годы Багрова внука" Аксакова так и остались навсегда рекомендованными. Всё то же - длинно, убористо. Тоскливо. Чуждо. Лично мне чуждо всегда.
   И только "Детство Никиты" было каким-то другим - уютным и сокровенным. С хороводом вокруг наряженной ёлки, в котором взрослые несутся галопом наравне с детьми. С роялем в гостиной, живыми печками, домашним учителем, который уже почти что член семьи. С неторопливым календарём прочной и верной жизни.
   Поэтому я до конца и с удовольствием посмотрела фильм, поставленный медленно и темно. Но в то же время легко и ясно. Мир зверел и бесновался, а девочка на экране клеила коробочку для кукольных перчаток и говорила: "Мальчик, вы..."
   После классических тяжёлых "детств" я прочитала немало книг о первом времени жизни - лирических и весёлых, странных и смешных. И самые лучшие из них неизменно распространяли вокруг себя тепло, как голландская печь; чистый высокий звук - как рояль; свет - как оранжевый абажур над обеденным столом, поставленным здесь раз и навсегда.
   Взрослые авторы этих книг писали о детстве так, будто знали за меня, за себя, за других, как это бывает. Они смотрели оттуда и отсюда одновременно. Это лучшее в мире семейное чтение.
Среди отечественных авторов для меня навсегда волшебен Юрий Коваль. Он отлично развивает вкус - к слову и вообще.

"Нюрке дядизуевой было шесть лет.

Долго ей было шесть лет. Целый год.

А как раз в августе стало Нюрке семь лет.

   На Нюркин день рождения дядя Зуй напёк калиток - это такие ватрушки с пшённой кашей - и гостей позвал. Меня тоже. Я стал собираться в гости и никак не мог придумать, что Нюрке подарить.

- Купи конфет килограмма два, - говорит Пантелевна. - Подушечек.

- Ну нет, тут надо чего-нибудь посерьёзнее.

   Стал я перебирать свои вещи. Встряхнул рюкзак - чувствуется в рюкзаке что-то тяжёлое. Ёлки-палки, да это же бинокль! Хороший бинокль. Всё в нём цело, и стёкла есть, и окуляры крутятся.

   Протёр я бинокль сухой тряпочкой, вышел на крыльцо и навёл его на дядизуев двор. Хорошо всё видно: Нюрка по огороду бегает, укроп собирает, дядя Зуй самовар ставит.

 - Нюрка, - кричит дядя Зуй, - хрену-то накопала?

Это уже не через бинокль, это мне так слышно.

- Накопала, - отвечает Нюрка.

   Повесил я бинокль на грудь, зашёл в магазин, купил два кило подушечек и пошёл к Нюрке.

Самый разный народ собрался. Например, Федюша Миронов пришёл в хромовых сапогах и с мамашей Миронихой. Принёс Нюрке пенал из берёсты. Этот пенал дед Мироша сплёл.

   Пришла Маня Клеткина в возрасте пяти лет. Принесла Нюрке фартук белый, школьный. На фартуке вышито в уголке маленькими буковками: "Нюри".

   Пришли ещё ребята и взрослые, и все дарили Нюрке что-нибудь школьное: букварь, линейку, два химических карандаша, самописку.

   Тётка Ксеня принесла специальное коричневое первоклассное школьное платье. Сама шила. А дядя Зуй подарил Нюрке портфель из жёлтого кожзаменителя.

Братья Моховы принесли два ведра черники.

- Целый день, - говорят, - сбирали. Комары жгутся.

Мирониха говорит:

- Это нешкольное

- Почему же нешкольное? - говорят братья Моховы. - Очень даже школьное.

И тут же сами поднавалились на чернику.

Я говорю Нюрке:

- Ну вот, Нюра, поздравляю тебя. Тебе теперь уже семь лет. Поэтому дарю тебе два кило подушечек и вот - бинокль."

А среди зарубежных мастеров детских воспоминаний мой самый любимый Джеральд Даррелл.

" - Джерри принёс новую птицу, - сказала Марго. - Правда, свирепая?
 - Это чайка, - сказал Лесли, выглядывая из-за ларриного плеча. - Во сильна!
 - Ерунда, - сказал Ларри. - Это альбатрос.
 - Нет, чайка!
 - Что за глупости! Разве чайки бывают таких размеров? Говорю вам, это очень большой альбатрос.
Алеко сделал несколько шагов в сторону Ларри и опять крикнул на него.
 - Позови его к себе, - скомандовал мне Ларри. - Не спускай с этого чёрта глаз, не то она нападёт на меня.
 - Стой спокойно, он тебя не тронет, - посоветовал Лесли.
 - Хорошо тебе говорить, когда ты стоишь сзади. Сейчас же поймай эту птицу, Джерри, пока она меня не искалечила.
 - Не кричи так, милый. Ты её пугаешь.
Мне удалось незаметно подползти и схватить Алеко сзади, потом под его оглушительные протесты снять ему с клюва платок. Когда я снова отпустил его, он весь затрясся от возмущения и два или три раза щёлкнул клювом, прямо как хлыстом.
 - Вы только послушайте! - воскликнул Ларри. - Зубами скрежещет!
 -  У них нет зубов, - сказал Лесли.
 - Ну ладно, скрежещет ещё чем-то. Надеюсь, мама, ты не позволишь держать его в доме? Сразу видно, что это опасный зверь, посмотрите только на его глаза. К тому же он приносит несчастье.
 - Откуда ты это взял? - спросила мама, знавшая толк в приметах.
 - Это всем известно. Если держать в доме даже одни его перья, то и тогда все поумирают от чумы или сойдут с ума, или что-то такое с ними случится.
 - Так это же относится к павлинам, милый.
 - Нет, к альбатросам. Все это знают.
 - Нет, милый, несчастье приносят павлины.
 - Ну, как бы там ни было, а держать эту птицу в доме нельзя.Это же чистое безумие. Нам всем придётся спать с арбалетом под подушкой."
...Многие детства наблюдают за людьми откуда-то из далёкой своей Вселенной. Хранят, как привыкли. И тех, кому сверкала всеми огнями ёлка в гостиной. И тех, кому выпал деревянный дом, туго набитый жалкими людьми. Одинаково.

 

Рисунок Д. Боровского из книги "Тёма и Жучка", изд-во "Малыш", 1978.