Тот Дом

   Теперь немного о Татарске. Если почти целый день ехать и ехать на запад от Новосибирска, то область вокруг будет всё та же - Новосибирская. Она даже к вечеру ещё немного подрастянется, удлиняя и без того бесконечные километры. Тут как раз и выручит город Татарск. На карте он маленький, и в жизни невелик. Начинается с домиков, со стоящей в длинных канавах, как каналах, вечной воды. И даже в самом центре такая будет, как примета места - мини-речка в зелёных подстриженных берегах.

   Будет здесь и приметная башня с часами. И гостиница с местами в любое время дня и года. Старые добрые ключи от номера, ковровая дорожка во весь коридор. На стенах фотокартины в рамках, хоть и не с нимфой, но тоже про природу. Да, ещё. У нас народу сейчас мало, поэтому завтрак готовим индивидуально. Вам на какое время?

   Окно в номере затянуто сеткой от комаров, но двое или трое сквозь неё как-то обязательно прокрадутся. Об этом станет известно только на рассвете. А пока всякий проезжающий человек, проверив предварительно горячую воду в кране (есть!), бросится на кровать и подумает сердечно, искренне: "Хорошо!"

   Неподалёку простучит поезд, скажет что-то на своём железнодорожном наречии бессонный диспетчер... А хорошо ведь!

   Но полежать как следует можно и после. Сейчас нужно встать и пойти смотреть Дом. Я знаю Дом. 

   Поезд останавливался в Татарске ровно на две минуты. Выходить не разрешается. Пауза. Вот сейчас. Лязгнет, отправится, медленно набирая ход, и опять, как ровно год назад, плавно проплывёт перед моими глазами всё тот же Дом. Смотри, смотри, вон там! Единственный такой и приметный, из красного кирпича. Как надёжное правило этого мира, чёткое расписание, крепкий знак. Год-Дом, год-Дом. Так будет всегда. Так всегда и было. Всё моё детство, и потом ещё после детства.

Я проезжала мимо, а сейчас я хочу видеть тот Дом. Знать, что он есть.

   И Дом есть. Не пяти этажей, как я думала, а четырёх. Но сомнений быть не может. Вот и старая водонапорная башня рядом. Он самый. Только тогда казалось, что всё ближе: руку из окна протяни и достанешь.

   А деревья как разрослись! Людям с первого этажа совсем не видно белого света. Или так специально сделано, чтобы нельзя было заглянуть отсюда туда - в комнату со временем на отрывном календаре, неумолкающим радио и запахом молочного супа с мелкой вермишелью. С теми, кто смотрел вослед поезду, медленно уносящему меня в очередное лето...

Хорошо, когда у тебя есть больше двух минут.

   Ну, что? Пошли?

А Дом опять так и остался...

Карачи

   "Кара", в переводе с тюркских языков, означает "чёрный". Вот и озеро Карачи такое. Его тёмная вода, его невыносимая соль, его целительная грязь. Три в одном - Карачи.

   Это слово вписано в картину моего мира с незапамятных времён. Оно было дано изначально, как бутылки тёмно-зелёного стекла с "Карачинской" минеральной водой. Они всегда стояли на первой от входа полке в нашем "Стеклянном" универсаме, посередине. Выше - трёхлитровые банки с берёзовым соком. Ниже - опять трёхлитровые, но уже с зелёными маринованными помидорами. Получалась гармоничная композиция. И как бы с намёком. С чего следует начинать, на что обратить внимание прежде всего. А не на халву с ирисками, до которых тоже нужно ещё добраться - мимо разливной сметаны, кефира с зелёными крышечками и расфасованной крупы "геркулес".

   "Карачинская" была всегда. На её этикетке мелкими буквами перечислялось, от чего эту воду следует пить. Но даже если ничего из приведённого списка у вас нет, всё равно можно, не бойтесь. Тогда, может быть, и не будет.

   "Карачинскую" обязательно брали в поезд, в дорогу. И я пила эту невкусную, пузырчатую воду, потому что она тоже была частью лучшего в мире путешествия. А скоро за окном станции мелькнёт название "Озеро Карачи", и я тогда ещё не знала, что это и есть рифма. 

   Именно на озере Карачи я потом научусь плавать. Летом после третьего класса я уже немножко умела, а тут оказалось, что от меня ничего и не требуется. На воде можно было лежать, как на матрасе, и даже спать. Да, лучше всего спать. Тогда в глаза точно не попадёт. Именно в этом месте собралась вся соль земли, чтобы породить такое чёрное озеро. А мы потом там больше не бывали.

   И вот едем по дороге сквозь Барабинские степи, и вот указатель: "Курорт "Озеро Карачи". Как не свернуть? Красивая надпись над красивым входом. Ну, вход здесь явно только для жителей санатория. Оказалось - для всех желающих. И бесплатно.

   И там был парк, как другой мир. Отдельный от всего, зелёный очень разнообразной и не вполне сибирской зеленью. Исцеливший за почти полтора курортных века бесчисленное множество сложных нервных систем. Броди, сиди у фонтана или в тихой беседке, легко и непринуждённо не думая ни о чём. Старые корпуса с белоснежными столбиками балюстрады, колоннами и открытыми террасами усиливали впечатления совсем не нашего века.

   А вот и озеро. Широкий деревянный настил уводил в даль. А там уж располагайся как люди. Как все эти замедленные, расслабленные люди. Спускайся по лесенке в ту самую воду. Да, именно в ту самую воду...

   Мимо проплыл человек, лежащий на спине. Руки он заложил за голову и, может быть, даже спал. Или просто закрыл глаза от соли. Многие плавали сидя, чинно переговариваясь. Кто-то делал таинственные, похожие на священный обряд, физические упражнения.

   Табло возле кабинок для переодевания показывало не только температуру воздуха +31, но и число, и год. А заодно уж и день недели, на всякий случай. Может быть, он совпадал с тем днём, когда я однажды здесь научилась плавать? День, после которого прошли века. Или мгновения. Но здесь это одно и то же. В этом и есть вся соль. Которая потом по правде выступает на коже.

Пушкин - это голова

   Голова Александра Сергеевича вдруг повстречалась на пустыре меж двух кирпичных пятиэтажек в городе Барабинске Новосибирской области. Город маленький, а голова, наоборот, большая. И это только кажется, что здесь пустырь, а на самом-то деле - улица Пушкина!

   Никаких табличек, никаких цитат из хрестоматии и вымощенных тротуарной плиткой народных троп. Люди сами должны знать. И люди знают. Если зайти с правильной стороны, профиль открывается, профиль предстаёт во всей своей дивной характерности. Пушкин - единственный человек на свете, который выйдет похожим всегда, везде, у всякого. Даже у того, кто и не думал его изображать.

   И вот Пушкин вышел. На заросшей поляне маленького города Сибири.

Автор головы неизвестен. Дата её появления в Барабинске - тоже. Предположительно - в начале нулевых. Не было по случаю головы ни торжественного митинга, приуроченного к годовщине. Ни присутствия лиц, ни речей, ни цветов. Ни падало вниз никакое полотнище, не печатала заметок местная газета.

    Тихо всё было, и тихо есть. И голуби не очень-то обращают внимание на кудри поэта. А могли бы сделать селфи и отправить московским коллегам. Обменяться опытом, повысить уровень профессионализма. Может быть, они не знают, что это - тоже Пушкин?

Но люди-то должны знать!

   И тот неизвестный чудак знал. Который увидел в глыбе всё нужное и отсёк всё лишнее. А то и отсекать ничего не пришлось, ведь Пушкин - изначален. Пушкин глубоко природен. От него нельзя прибавить и отнять.

   Не ждал тот неизвестный ни лиц, ни речей, ни заметок в местной прессе. Просто взял и водрузил голову в один из дней начала нулевых. А другие чудаки ему помогали. Ведь не справиться в одиночку с такой большой головой в таком маленьком городе.

Первое осмысление пространства

   Знаешь, что это не так, но почему-то упорно представляется: с первым шагом к Уралу и лежащей на ним части страны сразу станет по-другому. Заживут люди плотнее на квадратных километрах, начнут преобладать широколиственные породы. День будет тянуться жевательной резинкой, отодвигая закат, как линию горизонта. Усиливая влияние тех мест, где происходили все самые главные и ключевые события в истории человечества. Где было всё изобретено и записано.

   И вот побегут километры. Сорок, сто, сто сорок... Такое кино бросают ровно через три минуты. Где события?! Ладно, не события. Просто, хоть что-то другое. Разнообразие. Смена картинки. Так устроен человек. Ему нужно.

   Забудьте про события, про другое. Все слова эти забудьте. Начинается первое осмысление пространства. На ум придёт слово "бесконечность", и останется там, вытеснит прошлое, настоящее и будущее. Перед этим словом отступает всё, и в первую очередь - скука, нетерпение, жажда мгновенных непрочных удовольствий.

   Итак, доказано: бесконечность. И как её продолжение - берёзы, берёзы, болота, болота. Стены тростника и камыша, затянутые ряской озерки, утиные семейства. О насекомых семействах и говорить не приходится, они здесь уверенные и непобедимые чемпионы. Они здесь рождаются сразу с золотыми медалями.

   Здесь когда-то, шаг за шагом, прошли в высоких болотных сапогах люди с приборами и знаниями. Всю бесконечность прошли они шаг за шагом, изыскивая лучшее место для строительства дороги. И так они изыскали. И следующие люди построили - бесконечную асфальтовую, бетонную ровно натянутую струну, которая уходит за край Земли и дальше, до следующего края. А мы только смотрим по сторонам на берёзы, берёзы, болота, болота, камыш, ряску, уток... Километры вовсе без людей.

   Не пора ли остановиться отдохнуть? Придётся свернуть с трассы, потому что все города и поселения в этих местах, как бусины, нанизаны на Транссибирскую железнодорожную магистраль, которую люди в болотных сапогах и с инструментами, шаг за шагом... Но это тема для отдельного большого размышления.

   А пока передохнём в Каргате. Почти никто не знает про этот маленький городок (изначально - форпост), который значительно старше Новосибирска. Да здесь почти все старше Новосибирска.

   Все старшие полны тишины и покоя. Но в каждом - своя деталь на память. В Каргате такой деталью оказалась скульптурная группа: с одной стороны пограничник с овчаркой, с другой - богатырь с конём и камнем. Все пятеро будто вылеплены из пластилина на развивающем занятии в детском саду. Или как сказка, которая слишком долго передавалась из уст в уста и уже не помнит, как всё было на самом деле. И как все были.

   Значит, пусть и будет, как есть. На этом самом месте. Просто, как что-то другое. Смена картинки. Потому что так устроен человек. И ему нужно.

Гоголь на Гоголя

   С Носом майора Ковалёва в разные годы разные силы мешали мне встретиться в Петербурге. Будем считать, что мистические. Вели другими путями, другими делами, другими нестерпимыми желаниями. Лишали сил подняться и снова идти. Так и не было мне до сих пор легендарного Носа.

   Но Вселенная иронична. Она любит варианты, контексты, намёки и разнообразные двусмысленности. Она в конце длиннейшей улицы Гоголя посреди Новосибирска вытащила, как из рукава, скульптурную группу: Николай Васильевич и его герои. 

   Все герои росли из большой открытой книги, как грибы. Герой-городничий был похож, конечно, на боровик: сидел плотно, крепко. Герой-Дама, приятная во всех отношениях, представляла изумлённую поганку. Наконец, третий герой - какой-то обобщённый чиновник без явных ассоциаций - мог сойти за сыроежку или рыжик; а выражением лица недалеко ушёл от груздя. Башмак с правой ноги заодно с ногой у него отсутствовали - ушли прогуляться (а чем они хуже Носа?), и от этого обобщённый чиновник стоял не очень уверенно. От порывов ветра он мелко и выразительно дрожал. А может быть, он просто так боялся ревизора?

А может быть...

   Да всё, что угодно, может быть, если за дело взялся Гоголь. Ночью он бродит по улице имени себя посреди Сибири, проходит всю от начала и до конца, задумчиво заложив за спину руки, покачивая крылом причёски. Ищет, какого бы нового героя ещё описать. А нового нет. Все старые, все были. Включая привидение, в которое  превратился бедный Акакий Акакиевич.

   И Гоголь смеётся. Потом плачет. А потом всё-таки снова смеётся - уже окончательно.

Крупные и задумчивые

   Время от времени стали забредать в квартиру крупные задумчивые комары. В детстве мы их почему-то называли "малярийными" и суеверно боялись. Раз большой, значит, какой-то особо опасный.

   Широко распространялась естественно-научная невежественность за пределы нашего двора, хоть вообще-то учительница у нас была настоящая, и предмет я любила, но... Мы тогда ещё, наверное, не проходили насекомых. А "малярийные" в то лето переживали неслыханный демографический подъём. И однажды утром я увидела в комнате по углам сразу четверых. Ясно было, что хоть один да укусит, и тогда малярия обеспечена. Как именно выглядит эта ужасная таинственная болезнь, я понятия не имела. И что в наших широтах она абсолютно не водится, ведать не ведала.. Малярия - и точка! Это была часть нашей детской, потаённой мифологии. Наш летний сладостный ужас.

   Между тем четверо по углам продолжали себе сидеть, как насекомые бродячие философы. Как и теперь сидят время от времени - то на стене, то на тюлевой занавеске с обратной стороны. Изящно перебирают лапками как пляшут. Плавно парят, преодолевая небольшие солнечные пространства.

   Теперь я твёрдо знаю, что питаются эти создания не человеческими жертвами, а цветочным нектаром, и безобиднее их нет в целом свете. Их совсем не интересуют люди, и этим крупные неторопливые комары вызывают уважение. Их невозможно взять и прихлопнуть, как жадную до крови мелюзгу. Им неловко сказать куриное примитивное "кыш". Разве что качнуть занавеску со своей стороны - лети, окно-то открыто. Лети туда, где ещё много осталось цветочного нектара.

Манжерок

   Манжерок был воспет давно и очень обтекаемо. Потому что ни автор текста Н. Олев, ни автор музыки О. Фельцман на Алтае в момент своего творческого союза не бывали и Манжерок в глаза не видали. Пришлось использовать слова, которые, как бежевое, подойдут ко всему: "Дружба - это Манжерок, верность - это Манжерок. Это место нашей встречи - Ман-же-ро-о-к!"

   Песня стала популярной. Потом забылась. А сейчас её включают в экскурсионных автобусах, как иллюстрацию и подтверждение: "Расскажи ты мне, дружок, что такое Манжерок. Может, это городок? Может, это островок?"

   Ни то, ни другое. Манжерок - это горноалтайское село. И стремительно набирающий силу курорт. Но это же слова не для хитового твиста. Пусть останется в веках местом встречи.

   В программе экскурсии было сказано: подъём на гору. О, это борьба с собой, воля, преодоление через не могу и, наконец, восторг. Ты счастлив и нем. Знаю, испытывала.

   ...На вымощенной свежайшей плиткой территории новёхонькой пятизвёздочной гостиницы гид Елена объявила: вон до той вершины сейчас поедем в кабинках комфортабельного, модернизированного подъёмника. Кабинки ползли с горы и на гору очень уютно и живописно. Сразу захотелось в такую. А с собой побороться можно и потом.

   И вот поехали между небом и землёй. И мир вокруг открывался постепенно, очень большой и зелёный. С одной горы открылись другие горы, и одну из них наш гид Елена выделила особо - далёкую, туманную гору Бабырган. На самом-то деле это окаменевший богатырь, которого послал вдогонку на за своей дочерью-беглянкой Катунью старик Алтай. Догнать Катунь не удалось, она и сейчас бежит. А Бабырган даже издалека смотрится легендарным. Я не удержалась, спросила у Елены, не сохранились ли вдруг там шаманы.

 - Может быть, - серьёзно ответила Елена. - Только не аниматоры.

Ясное дело...

   Оказалось, что здесь ещё не вершина, а промежуточная смотровая площадка. Ну, значит, сейчас начнётся! Стремление через не могу, цепляние за камни скрюченными пальцами... Ты здесь на везение не уповай.

   Нет, говорят, дальше поедем на другом уже подъёмнике, открытом. А потом спустимся по тропе Воли, по пути осмотрим Золотую Бабу.

   Подъехало длинное сидение и напомнило зимнюю серию "Ну, погоди!" Когда Волк в ромашковых трусах и красных снегурочкиных сапогах подбирался по тросу к Зайцу. Только там был снег и лавина, а у нас лето, солнце и необыкновенная тишина. И ещё больше, ещё выше открылся зелёный мир. На самой вершине гулял ветер и качал маленькие ромашки.

   Спускались расслабленно по тропе Воли, очень похожей на добротный деревянный тротуар. Прогулка со всеми удобствами, чистейший хвойно-горный воздух в подарок. Отдельная крутая лестница вела в сувенирную лавку, рядом с которой в тёмной таинственной нише тускло блестело что-то массивное и округлое. Это была статуя Золотой Бабы, со всех сторон густо обнимаемая желающими сфотографироваться.

   От смотровой площадки с видом на Бабырган снова в закрытых уютных кабинках спустились вниз. Так случилось, что именно в этот день мне не суждено было преодолевать себя, бороться через не могу. Весь мир на ладони преподнесли на блюдечке - бери. И я взяла. И Золотая Баба пусть тоже будет, раз уж такое дело. Но даже в самой популярной песне не смогла бы я ответить на вопрос: что такое Манжерок? Такие ответы никогда не бывают популярными. Как не бывают аниматорами шаманы с горы Бабырган.